Птичий путь. Сергей Алексеев

манер – Смотрящим, или на английский – Супервизором, о чем Сторчак тоже знал и не очень-то переживал по поводу своего прозвища. Напротив, старался ему соответствовать, пока и от этого не притомился.

      И вот тогда заговорили, мол, или сдавать стал великий реформатор, или его сдают: на экране теперь появляется редко, да и то в качестве статиста или унылой говорящей головы, чаще всего за что-нибудь оправдывающейся, – почему-то перестали снимать в полный рост. Этот ропот особенно усилился, когда на одной из атомных станций произошла несанкционированная и пустяковая утечка радиоактивной воды и у самого ленивого появилась возможность пнуть Сторчака. Он и сам чувствовал: надо как-то выходить, выруливать из пробки, вновь напомнить о себе, а то скоро и анекдотов сочинять не будут.

      Сторчаку были известны десятки способов, как это сделать, еще больше знали его советники, но сейчас почему-то ни один не срабатывал. Запущенный им слух, будто под самого́ Супервизора роет прокуратура и вот-вот возбудит уголовное дело, прозвучал как глас вопиющего в пустыне. Ну слегка порадовались ярые ненавистники, постояли с плакатами жиденькой толпой, ну сам он дал парочку интервью, как в былые времена, подчеркивая собственную неуязвимость, ну еще премьер в кулуарах поклялся, что, пока он у власти, никто не посмеет тронуть Смотрящего. И политическая тектоника была едва заметной дрожью, а не землетрясением, хотя проявили интерес на сей раз сразу две крайние партии. Правые попросту вдруг вспомнили о нем, в очередной раз оставшись без вождя, на роль которого им подходил мученик, а хитрые левые вздумали таким образом опорочить Сторчака перед соперниками, настойчиво предлагая лидерство и намекая на раскаяние и смену его убеждений. И все вместе ждали, когда он взойдет на Голгофу, но поскольку он так и не взошел, все опять заглохло, захирело, покрываясь липучей, намагниченной пылью. Требовался же качественный прорыв, дабы вновь разгорячить, разогнать кровь и смыть потом усталость, как золотарь смывает вонь своей профессии.

      Вторую акцию Смотрящий поручил провести Корсакову, бывшему тогда начальником его личной охраны. Взорвали бомбу мощностью четыреста граммов в тротиловом эквиваленте, обстреляли из автоматического оружия, к месту происшествия слетелась стая журналистов, поднялась волна шума и пыли, нашлись и подозреваемые из числа особо ярых ненавистников, и даже закрытый суд состоялся, но результат оказался прямо противоположным. И хоть враги сожалели, что террористы промахнулись, что в бомбу заложили мало пластида, редкие единомышленники поздравляли, назначив ему вторую дату рождения, а пресса резвилась на высокоэмоциональном уровне – его личная температура не повысилась ни на градус и утраченного азарта не вернула. К тому же «злодеев» оправдали за недоказанностью и отпустили, чуть ли не сотворив из них народных кумиров. В выигрыше остался лишь туповатый владелец элитного автосалона, который торговал бронированными «мерседесами» и по недомыслию пытался всучить Смотрящему