Страж водопоя. Эдуард Веркин

несомненно, он. А тема, да, необычная. Видимо, некоторая масонская символика. Хотя…

      – Он был масон? – спросила Светка.

      – Тогда все масоны были, – ответил отец.

      – И иллюминаты, – добавил я.

      – И иллюминаторы, – вставила Светка.

      Мы рассмеялись. Наверное, это выглядело весьма странно – мы стояли у жуткой картины и смеялись. Но я не могу не смеяться при упоминании иллюминатов, они забавные.

      – Символика прозрачна, – сказал отец. – Зверь пожирает агнца… Но у масонов должен обязательно присутствовать намёк на победу света. То есть непременная весть о том, что тьма будет повержена. Обычно это или луч солнца, выглядывающий из-за туч, или фигура охотника вдалеке, или меч, лежащий на дне ручья. Здесь же никакого намёка на свет. Не знаю… Тёмная вещица.

      Отец покачал головой:

      – Не знаю, масонская ли эта картина, но однозначно она мне не нравится. Возможно, тут влияние английского мистицизма, возможно…

      Я так глубоко искусство не понимал, просто видел, что картина дрянь. Нет, нарисована очень хорошо, подробно и живо так, животно даже, только дрянь. Мне вдруг захотелось эту картину сжечь. Или кислотой плеснуть, или ножом порезать, уничтожить её, чтобы никто больше на это не посмотрел, чтобы я сам про неё забыл раз и навсегда.

      Что только не найдёшь в наших краеведческих музеях. «Пир» вот.

      – Если честно, мне это не нравится, – сказал я. – Мне бы это развидеть.

      Мне бы вообще много развидеть, если честно.

      – Самое противное здесь – это тени.

      – Меня они тоже пугают. – Светка указала пальцем на тени. – Кто эти наблюдатели? Зачем они здесь?

      – Понятно зачем, – сказал отец. – Наблюдают.

      – Не, неправильно, – возразил я. – Они не наблюдают, они ждут.

      – То есть? – не поняла Светка.

      – Своего кусочка.

      Светка поморщилась.

      Мне начинала надоедать эта картина. Как-то слишком долго мы возле неё стояли, не стоило, впечатлились слишком.

      Нет, картина определённо паршивая.

      Зло. На этой картине не было нарисовано зло, она сама была злом. Чистым, незамутнённым, откровенным злом, такое иногда встречается, особенно в глазах.

      – Похоже… – сказала Светка.

      Отец покивал.

      Откуда-то прилетела муха и принялась гулять вокруг нас, а я подумал, что это, наверное, очень подходит к ситуации – возле такой картины и должны кружиться мухи.

      – Мне кажется, или…

      Светка понюхала воздух.

      Я понюхал, но ничего не уловил. Обычная музейная пыль, может, еще чучелами с первого этажа пахнет, может, сыростью – дом всё-таки деревянный.

      – Пойдёмте смотреть сосну, – предложил я.

      – Тут воняет, – сказала Светка. – Гнилью какой-то.

      Показалась хранительница, видимо, на смех. Она огляделась и направилась к нам.

      – Эта картина не принадлежит перу Лодыжского, – начала рассказывать она. – Краеведы считают, что полотно написано одним из его учеников, – ведь в старости