Полёт шмеля. Анатолий Курчаткин

Это как серпом по тому самому месту из поговорки. Едва ли только она это понимает. Но мой удел – не подать и виду.

      – Все впереди, – говорю я.

      Райский встречает гостей в освещенных дверях. У него по участку повсюду видеокамеры, и при приближении очередных гостей створки входных дверей распахиваются во всю ширь, а хозяин в черном смокинге и с галстуком-бабочкой на шее стоит в солнечном проеме с приветственно раскинутыми в стороны руками: «Как я рад!..» Меня он обнимает вполне дежурным, ничего не значащим объятием, зато цветущую улыбкой счастья Евдокию облапливает и тискает так – ну прямо потащит ее сейчас на какой-нибудь лежачок. Благо его нынешней жены рядом с ним нет, она, надо полагать, хозяйствует в доме, и можно себя не сдерживать.

      – Негодяй! – восклицает Райский, наконец выпуская Евдокию из объятий и обращаясь ко мне. – Такую райскую птицу – и не показывал! Держать в клетке такое сокровище!

      – Вот выпорхнула, – блею я.

      – Да, я хочу пожаловаться, – счастливо вещает Евдокия, – Лёнчик меня совсем никуда не водит!

      – Больше мы ему не позволим! Не позволим! – так и прошибая воздух вокруг себя козлоногим запахом сатира, подхватывает Райский. – Пусть он еще попробует!.. Мы грудью на защиту!

      – Ты слышал? – говорит мне моя радость, когда Райский в конце концов покидает нас, и мы остаемся в гардеробной вдвоем приводить себя в порядок после дороги. Тон у нее – старой княгини из «Пиковой дамы», когда та была еще молодой и обращалась с мужем как с дворецким. – Будешь держать меня взаперти – за меня есть кому постоять.

      Я ее осаживаю, мне не остается ничего другого, – впрочем, не слишком-то греша против истины:

      – Не обольщайся. Цена светской любезности – грош в базарный день.

      Выйдя из гардеробной, мы почти сразу же сталкиваемся с Ковалем. Он в одном из своих обычных белых шелковых пиджаков, с громадным бордовым галстуком-бабочкой, который, если затрепещет крыльями, чего доброго вознесет его в воздух, в руках у него бокал красного вина, и на лице, как всегда, то умиротворенно-отсутствующее с оттенком отстраненной высокомерности выражение, по которому сразу можно заключить, что перед тобою погруженный в свой богатый внутренний мир большой поэт. Хотя он всего лишь удачливый песенник с претензией считаться поэтом.

      – А, Лёнчик, привет, – небрежно говорит Коваль в ответ на мое приветствие (я тороплюсь поздороваться первым, потому что он вполне может пройти мимо, прошив тебя своим погруженным в богатый внутренний мир взглядом как пустое место – будто вы и не знакомы).

      Евдокия его, естественно, узнаёт. Кто не узнает человека, беспрерывно торчащего на телевизионном экране. Она ожидающе, с предвкушением волнующего звездного знакомства смотрит на него, смотрит на меня, требуя взглядом: представь! – ив его взгляде тоже предвкушение знакомства с нею – он рассмотрел мою спутницу, и вот она, в отличие от меня самого, не вызывает у него ни малейшего презрения, наоборот, – но я их не представляю