За Стиви Смит. Мария Степанова

ьма.

      «Они пели и пели на верхней ноте…»

      Они пели и пели на верхней ноте

      Трала-ла-ла и парам-пам-пам

      И никто не спросит, о чем поете

      (Трала-ла-ла-ла все равно).

      «Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла…»

      Скрыто полями широкой шляпы лицо Посла.

      На белом коне он мчит через ад, смотрит вперед

                                                        и назад,

      Все врата распахиваются перед ним, закрываются вновь.

      В таинствах он наставник. Но и площади рыночной

      Он хорошо знаком: тот, кто украл кольцо

      И трезубец, и перевязь, и скипетр, и меч,

      И множество полезных механических штук.

      Воры его чтят. По землям тьмы он ездит беспечно,

      Иногда подымаясь в воздух и в нем зависая беззвучно.

      «Я странной шел тропой, мой друг…»

      Я странной шел тропой, мой друг,

      В молчанье погружен,

      Я слишком далеко зашел

      И провалился в сон.

      И провалился в сон, мой друг,

      Где жажда без причины

      И слезы без кручины,

      Куда вела тропа, мой друг,

      И там пропал.

      «All things pass…»

      All things pass.

      Love and mankind is grass.

      Ничего не останется.

      Ничего: мы трава, мы куда-то тянется.

      «Чье лицо я вижу…»

      Чье лицо я вижу,

      Глядя в зеркальцо?

      Агнец Божий,

      Там мое лицо!

      При такой невезучести

      Мне нужна перемена участи.

      Агнец Божий, прими меня

      И на что-нибудь поменяй.

      «О что происходит, чего от меня хотят?..»

      О что происходит, чего от меня хотят?

      О зачем я медленно превращаюсь в кошку без котят?

      Может, Зевсу моя любовь надоела

      И он выселяет бродяжку в чужое тело?

      Или без лишних споров позволил Гере

      Отделаться от меня в своей манере?

      Что за прелесть эта бархотка, о на бачки мои взгляните,

      На этой крыше я всех милей, зовите меня Кити.

      «О Максимилиан дикой и строгой…»

      О Максимилиан дикой и строгой

      Ты звал меня деткой дорогой и своей недотрогой,

      Которую ты любил, наряжал, в свет выводил,

      Которую прижимал к груди,

      Меня, какую возвел и назвал в уме

      Своим счастливым домиком, сияющим во тьме.

      Почто ты хмуришься? мои столбы

      Рушатся, как Иерихон от звука трубы,

      Опоры не держат, контрфорсы перекосило,

      Где краса недавняя, где сила?

      О никогда ни одно из гордых строений

      Не впадало в ничтожество быстрей, чем твоя Дженни,

      Когда ты отвернулся и смотришь букой.

      Она как роман, в котором ни буквы.

      «Бойся мужчины с маленьким ртом…

      Бойся мужчины с маленьким ртом.

      Бойся женщины с гладкой кожей.

      Он все возьмет и уйдет потом.

      И она тоже.

      «Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме…»

      Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме.

      Я должна вас покинуть, будете тут сами.

      Одна из вас пойдет за богатого.

      Одна успеет к автобусу в четверть пятого.

      Одна найдет дорогу домой,

      чтобы жить в яме.

      «Я та самая Персефона…»

      Я та самая Персефона,

      Что играла с друзьями во время оно

      Под охраной общества и закона.

      Хорошо или плохо нам было, не знаю.

      Говорят, я теперь иная,

      Была хорошая, стала дурная.

      Странно ли, нет ли, что в сердце мая,

      В гладкокрашеный полдень, все понимая,

      Зимней бури цветок сорвала сама я?

      И тут лопнуло небо, в дыму посевы,

      Где мама, где папа? справа и слева

      Мгла; под землей сказали – я теперь королева.

      Солнце затмилось, как на иконе.

      Я не кричала, не было и погони:

      Только темный король и черные кони.

      Не