Овца без стада. Глеб Успенский

деревня – это простая семья, в которой только и можно жить…

      Мужики вздыхали, а староста только мотнул головой, как бы говоря: «Невесть что городит». А барин между тем вновь сам налил себе полрюмки, быстро проглотил и продолжал:

      – …А у них тут не только никакой семьи не оказывается – какое!.. Лезут друг от друга в разные стороны… Представьте себе, что тут творится, – исключительно обращаясь ко мне, говорил барин. – Вот я сейчас спрашивал их про Евсея, которого они высекли за упорство, «за то, что занимается упорством и леностью» (так у них пишется в протоколах волостных судов). Этот Евсей – завзятый охотник, предан он своему делу страстно. Семьи, кроме жены, у него нет никакой; хозяйничать надо, стало быть, с работником. Но у Евсея, помимо того, что сердце вообще не лежит к хозяйству, вследствие его специальности, у него, вследствие той же специальности, и средства-то случайные: хорошо, вспомнит про него какой-нибудь барин, которому он мог услужить на охоте, поможет, Евсей и справится, а нет – сидит так… Я этого Евсея знаю; это – истый художник, страстный любитель своего дела и потому добрейший парень. В охотничьем мире он известен очень многим петербургским тузам и благодаря этому сослужил своим сельчанам большую службу. У крестьян этой деревни, вот у этих самых (он указал на сидевших за столом крестьян), больше десяти лет шел спор с помещиком за надел. Они на это дело, как рассказывают, истратили больше тысячи рублей серебром, но толку никакого не добились. Тогда Евсей, несмотря на то, что лично ему земля эта была не нужна, – я говорил, что он был плохой хозяин, – задумал помочь своим товарищам, помочь просто так, по доброте. Он отправился в Петербург, разыскал одного из господ, которого знал как охотника и который, как оказалось, был лицом влиятельным, рассказал ему все дело и, без одной копейки расходов, благодаря своему личному уменью затронуть человеческую струну, выиграл процесс не больше как в полтора месяца со всеми проволочками. Теперь, благодаря этому Евеею, у этих вот джентльменов (опять он указал на крестьян) двадцать десятин мелколесья с отличными сенами и отличные луга. И что ж? Этого человека, который на вечные времена сделал им доброе дело, эти же самые джентльмены выдрали розгами за невзнос податей.

      – Постой! – остановил барина один из крестьян, видимо взволнованный рассказом. – Погоди, Ликсан Ликсаныч. Слышал ты звон, да не знаешь, где он.

      – Ну где ж? – обратился к нему барин.

      – А вот где… Которую землю Евсей отбил, той земли владетель – стало быть, наш бывший барин – и посейчас в присутствии служит, в крестьянском…

      – Член… – прибавил другой крестьянин.

      – В членах. Когда от него это угодье отошло, он и подвел, чрез старшин и через судей, против Евсея… Судьи-то, братец ты мой, из всей волости выборные… Кабы из нашей из одной деревни они выбирались, небось бы…

      – Ну ладно, ладно… – перебил его барин, торопясь досказать свою речь, – стало быть, это не здешние судьи, а люди, которые не знали Евсея, приговорили его к сечению, потому что им это было внушено и, пожалуй, приказано.

      – Вестимо так!

      – А вы высекли вашего