Волшебные тавлеи. Сергей Тимофеев

месте, и, затаившись в тени, тревожно выглядывал в проулок, одновременно пытаясь определить положение на небосводе яркой полной луны, что, в общем-то, было одновременно и хорошо, и плохо. Хорошо потому, что он отчетливо видел улицу, плохо – потому что когда он высовывался, было хорошо видно его.

      Владимир уже начал было замерзать, а луну как будто кто-то клеем намазал, она словно прилипла к одному месту на небосводе и совершенно не желала подниматься над притихшим городом. А потом, вдруг, внезапно, на совершенно пустой белой глиняной стене он увидел четкие контуры двери. Сомнений быть не могло – Бахир наверняка именно ее имел в виду, когда говорил, что он все увидит сам. Владимир бегом направился к двери, с опаской чуть тронул ее, – уж не видение ли, – и проскользнул в образовавшийся проем.

      К нему сразу же подскочил и подобострастно согнулся в поклоне служитель пока еще неизвестно чего и приторно сладким голосом произнес:

      – Чего молодой господин изволит?

      – Мне тут встреча назначена… Товарищ должен прийти…

      – Да-да, конечно, пожалуйте сюда.

      Служитель, подхватив Владимира под руку, подвел его к уединенному ковру, расположившемуся в промежутке между двумя ширмами и тут же исчез. Владимир огляделся.

      Он находился в обширном зале, с довольно высоким потолком; стены его были увешаны коврами и гобеленами, прекрасной работы. С потолка тут и там свисали очень красивые китайские фонарики и гирлянды, изящные светильники на высоких ножках посылали в пространство не только лучи света, но и приятные, ненавязчивые ароматы курений. Виднелось несколько отдельных «кабинетов», отгороженных ширмами, подобно тому, который занимал сейчас Владимир. Там, где не было ковров, вытянулись полуколонны из слоновой кости и ценных пород дерева. Несмотря на обилие ковров и отсутствие окон (не помещение – а мечта пожарной инспекции), в зале было довольно свежо. Посетители, – их было довольно много, человек под сорок-пятьдесят, – вели чинные беседы, восседая прямо на полу, на мягких расшитых подушках, вокруг уставленных яствами дастарханов; прямо напротив Владимира, шагах в двадцати, виднелось возвышение, на котором примостились, сидя, как и прочие посетители, по-турецки, три певца. Они выводили, под музыку расположившихся по обе стороны от них музыкантов, весьма задушевно:

      Сакварлис саплавс ведзебди

      Вер внахе дакаргулико

      Гуламосквнили втироди

      Сада хар чемо Сулико?..

      Идиллия несколько нарушалась тем, что их знания песни ограничивались единственно первым куплетом, поэтому, закончив его и сделав небольшую паузу, они начинали сызнова, раскладывая на разные голоса, отчего исполнение вовсе не казалось надоедливым. После каждого третьего первого куплета они делали паузу побольше, во время которой кто-нибудь из посетителей, хлюпая и утирая мокрые от слез глаза, вставал с места и подносил им несколько мелких монет. Затем все повторялось.

      Появился служитель. Ничего