Близится утро. Сергей Лукьяненко

можно не затыкать, – решил Йенс. – Все равно никто воплей не услышит. А он вечно гнусавит, нос у него плохо дышит, может задохнуться от кляпа.

      Закончив переодеваться, я спросил:

      – Похож?

      Йенс с сомнением смотрел на меня. Покачал головой:

      – Нет. Разве что для того, кто Пьера один раз видел, да и то в темноте.

      Я сдвинул колпак на затылок. Взял поварской нож, обрезал со лба слишком длинные волосы, чтобы хоть чуток короткую стрижку монашескую напоминали. Сказал:

      – Ты рано, Йенс!

      Закусив губу, надсмотрщик взирал на меня. Пожал плечами:

      – Голос похож… Не знаю. Пьера перевели к нам недавно, в наказание. Может быть, и не узнают.

      – На вся воля Сестры и Искупителя. Знаешь… давай-ка еще…

      Я снял с плиты кипящую там кастрюльку. Понюхал. Гадостный супчик, но не совсем уж мерзкий.

      – Где здесь помойное ведро? – выплескивая половину кастрюли в медный котел с тушащейся капустой, спросил я.

      – Вот…

      – Лей доверху.

      Сморщившись от отвращения, Йенс поднял крепкое дубовое ведерко и щедро плеснул в котелок. Вышло замечательно! От одного вида этого супчика – с картофельной шелухой, луковыми шкурками, какими-то совсем уж безнадежными обрезками мяса и жил, подозрительного вида лохмотьями чего-то совсем странного – блевать хотелось.

      – Господи, пару раз он что-то такое и подавал… – прошептал Йенс.

      – Пойдешь впереди, – велел я. – Ну и ругайся…

      – Понятно.

      Едва мы вышли в основной коридор, как Йенс возвысил голос:

      – Это еда? Это суп? Свинья не станет есть такие помои!

      – Ой-ля-ля! – воскликнул я. Уж очень запомнился мне прощальный выкрик Пьера. – Это суп! Это галлийский луковый суп! Вкусно!

      – Вкусно? Попробуй сам! Съешь при мне тарелку этого супа! – ревел Йенс. – Даже арестантов нельзя кормить помоями! А ты сварил это для нас! Для своих братьев! Никто не будет такое есть!

      – Это можно есть! – отбивался я. То ли в образ вошел, то ли азарт охватил, но мне и впрямь хотелось переспорить Йенса. – Горячий суп! В Галлии все едят такой суп!

      – Никто не станет это есть! Тут помои! – Йенс потряс котелком, выплескивая горячую жижу на пол. – Пусть брат Луиджи посмотрит на это!

      В яростной перепалке мы и дошли до второго поста. Это тоже была ниша в стене коридора, но внушительная ниша, и там стояло два ярких ацетиленовых фонаря. Пятеро монахов зачарованно взирали на наше маленькое шествие.

      – Посмотрите, что он сварил! Душегуб! – яростно закричал Йенс, брякая котелок на стол перед охраной.

      – Спаси Сестра, – прошептал один из монахов, складывая руки лодочкой. – Какой кошмар…

      Кто-то, самый любопытный, наклонился к кастрюле. Йенс поднял ее, почти утыкая монаху в нос. Уж не знаю, что он там узрел, но лицо его позеленело, он схватился за горло и бросился вон – в маленькую дверку в нише.

      – Я хочу, чтобы брат Луиджи увидел это! – крикнул Йенс. – И пусть Пьер сам съест свои помои!

      Сообразив,