Седьмая вода. Галина Валентиновна Чередий

звуки вокруг стали тише. Очевидно, ему все же удалось улизнуть в какой-нибудь тихий уголок.

      – Бедный мой Кирюшенька! Ну ничего, я вернусь и разгоню страшных тетенек! – рассмеялась я.

      – Смейся, смейся, жестокая женщина! Вот получу психическую травму, и будешь потом меня по врачам за ручку водить и сопли со слюнями вытирать! А я буду сучить ногами и ныть, что хочу нового трансформера. Или чего там нынешние детишки просят?

      – Буду, мой хороший, не переживай! – с улыбкой заверила его я.

      – Верю, что будешь. – В простой фразе вся суть наших отношений. Он знает, что не брошу, случись с ним что и исчезни вся нынешняя мишура. Ведь я знаю его самый страшный кошмар. Его дед и отец заболели Альцгеймером, причем в довольно цветущем возрасте. И Кир до истерики боится стать третьим поколением с подобной судьбой. Медленно терять себя, свою память и саму свою личность – это то, что заставляет его задыхаться и ставит на грань суицида. То, что часто мучает его ночами, и он мечется, надумывая себе несуществующие симптомы. Тогда он просто не может найти себе места, накручивая себя все больше. Когда мы познакомились, он успел просто погрязнуть в полном отчаянии. Истерики повторялись почти каждую ночь, да и днем он был просто взрывоопасен. Много пил, срывал съемки, ввязывался в конфликты, становясь желанной мишенью для желтой прессы. И первое время никакие доводы о том, что его профессия является основным методом профилактики пугающей его болезни, не срабатывали. Панические атаки повторялись с завидной регулярностью, и только наши долгие еженощные посиделки на кухне в пижамах оказались способны успокоить его. Сначала мы говорили о его детстве. Именно процесс воспоминаний всего до самых мельчайших деталей и подробностей, ощущений от запахов, звуков, боли от падений приводил эмоции Кирилла в состояние умиротворения. Потом уже мы могли обсуждать что угодно: от последних новостей по телеку до того, как он собирается передать видение его очередной роли, или же спорили над моими эскизами до хрипоты и швыряния друг в друга любой подвернувшейся едой. Ныне, спустя пять лет моих ночных бдений и бесконечных разговоров, совместных хождений по врачам, когда он сидел, вцепившись в мои руки до онемения, эти панические приступы стали совсем редкими. Но я очень переживаю, что сейчас, когда он остался без меня, все может стать хуже. Я знаю, что он наверняка не позвонит и не расскажет мне, если что, но я верю, что почувствую. Но еще я уверена, что одно слово или жалоба – и Кирилл бросит все и примчится, чтобы подставить свое плечо, и вывернется наизнанку, чтобы помочь.

      – Как у тебя там? Домашний монстр не лютует?

      – Да есть немного, – вздохнула я, вспоминая, как Арсений встретил меня сегодня.

      – Давай я приеду и наваляю ему? – тут же оживился Кирилл.

      – Не надо. Я сама с ним справлюсь, – я не стала говорить вслух, что, если честно, немного сомневаюсь в исходе поединка, случись он когда-нибудь.

      Арсений и раньше не был слабаком, а сейчас и вовсе стал напоминать матерого мускулистого волчару, уверенного в каждом жесте и движении. Аура угрозы исходила