Редкая птица. Петр Катериничев

бутылку кальвадоса и время от времени к ней прикладываясь, закусывая, чем Бог послал: алычой, сливами и, видимо, листьями с придорожных деревьев.

      Машину я заметил сразу и инстинктивно отступил к краю улицы, в деревья, в тень. Она остановилась метрах в десяти. Фары погасли, открылась дверца, в салоне зажегся свет. Пассажир сказал несколько слов водителю, вышел и скрылся в доме.

      Завелся мотор, машина проехала в полуметре от меня, свернула за угол и исчезла.

      Протрезвел я разом. Водителем был Кузьмич. В неизменной белой сорочке, но без погон. Пассажира я тоже узнал. Рука у него была на перевязи и прострелил ее не кто иной, как я. Три вечера назад. Или – три года?..

      До своего сарайчика я так и не добрался. Перепутал улочки, вышел к морю. И уснул на куче морской травы, под мерные вздохи волн, под мерцающим южным небом.

      Во сне я видел Леку.

      Глава 7

      Похоже, я опьянел. И пока челюсти работают автоматически, память и воображение, как две дикие кошки, гуляют сами по себе. Или нет: память – это, скорее, дом, куда мы возвращаемся, когда нам невесело. Вернее даже, совсем грустно.

      Ну а воображение почему-то считают лошадью. С крыльями. Пегасом, значит.

      Интересно, кто первый придумал такой символ? Я-то полагаю, сначала вместо лошади был осел. Тощий и жалкий: потому что жевал бумагу вместо положенного овса. Ну а до лошади его повысили уже потом. И крылья приделали. По политическим соображениям.

      Шуршу оберткой и принимаюсь за шоколад.

      Почему же я все-таки вспомнил Леку?

      Она так и не появилась. Ни через неделю, ни через месяц. Полученный от нее московский телефон молчал. Его не было ни в одном справочнике. Ну а применять свои дедуктивные способности для поисков девушки, которая, может быть, вовсе не хочет никакой новой встречи, я не стал. Хотя, может, и зря.

      Ну так почему же я ее вспомнил сейчас? Из-за Кузьмича? Нет, не только…

      Вскидываю руку и смотрю на часы. Мой холостяцкий ужин затянулся аж на двенадцать минут. Три минуты покурить, останется двадцать пять.. – . Успеем добежать до канадской границы?

      Делаю ручкой кавказцу:

      – Спасибо, генацвале.

      – Заходи, дарагой…

      Зайду, но не скоро.

      Гуляющей походкой иду по «лесенке», заглядываю в переулок. Пусто. Иду дальше.

      Сигарета истлевает вместе с сэкономленными минутами. Что делать с «бычком»?

      Лучше всего съесть вместе с фильтром. Ел же Ленин чернильницы для конспирации!

      Ну, мужичонка, ну, сволочь… Не сомневаюсь, что подобранные «санитаром»

      «бычки» опер обнаружил в пепельнице «росинанта». Для полноты картины и завершенности художественного замысла. Интересно, на бутылку-то хоть этот собирала получил? Надо думать… Ладно, каждый зарабатывает как умеет. Проехали.

      В следующем переулке нахожу то, что искал. «Колеса». Целых три. «Запорожец» отметаю по маломощности, поношенную праворулевую «тойоту» – по патриотическим соображениям. А вот кофейная двадцать первая «волжанка» будит во мне целый сонм ностальгических воспоминаний; когда-то на таком вот такси бабушка объезжала со мной пол-Москвы. За три рубля.

      С замком справляюсь легко. Сирену хозяин не предусмотрел,