В четыре руки. Анатолий Жариков

ялом,

      крыло к крылу стрижами ввысь.

      И все движенья повторял их

      попарно сложенный сервиз.

      ***

      У Хлебникова вывернутый дар,

      как наволочка звонкая до дыр;

      в стихах, как в перьях.

      Словно в птичий мир

      исчез, Божественное пробормотав.

      ***

      Завис, зимы последний свидетель,

      лист – ветошью грязной в обнове –

      вцепился в ветку и держится еле,

      как жизнь, прожитая на честном слове.

      ***

      А время ужато

      до чёрточки малой,

      связующей даты

      рожденья и славы.

      ***

      Открыт и падает на землю небосвод,

      и звёзд парадный строй нарушен.

      Бог наигрался, кончился завод.

      Большой ребёнок, собери игрушки…

      ***

      Холодно. Бессмысленно. Дышать

      нечем. На века зевота.

      Что-то делать. Что-нибудь решать.

      Жить и умирать за что-то.

      ***

      День длится вширь и вдаль очей твоих светлее.

      И ночь пустыннее твоих спокойных уст.

      Я за себя ещё сказать успею,

      я за тебя в молитвах отшучусь.

      ***

      Долгий вечер, дальний вечер.

      Тёплая, как солнце, пыль в горсти,

      тихий шёпот: "Господи, прости

      человеку человечье…"

      ***

      Как волчата под звёздным именем мы.

      И лелеет нас тёмной лаской

      то ли Бог, не имеющий имени,

      то ли имя под божьей маской.

      ***

      В великой суете сует

      у нас, родства не помня, с Вами –

      два-три кивка за столько лет…

      Как будто вечность перед нами.

      ***

      Но смолкой пахнет свежевыструганная

      доска,

      не в мой затылок гвозди и не я

      пока…

      ***

      Из хаты, озабоченно смел, –

      руки поглубже в карманы, как в ножны мечи,

      шапку на уши-глаза, сердце на стрём, болтанки лишивши, –

      выйду.

      Фёдор Михайлович, спите спокойно: всё тот беспредел

      и в книгах и в жизни.

      ***

      _______о____

            _____♪______

      Те звуки-исполины, крылья-звуки,

      освобождение божественного духа.

      Токката, ре-минор величественной фуги,

      тоска счастливая, когда мы были звуки.

      Стихи

      Не бледной кистью натюрморт,

      не запах жареного сала,

      а непрерывный небосвод,

      как молоко, что убежало.

      ***

      Ребёнок, тяготящийся отвагой, –

      сквозь щели полумрак и любопытство страха:

      стол, Библия, кассета Баха,

      лист недописанный мертвеющей бумаги.

      Великорусское

      И душа сквозна,

      и рука нежна.

      Хочешь лени – на!

      Хочешь стали – на!

      ***

      Возмужали, стали мудростью, молчанием речисты.

      Осень. Листья, как и в оны годы, ах какие листья!

      Осень, как и в оны годы, золотая. Грустно.

      На скамье, что в Царскосельском парке, пусто.

      ***

      Уже воспоминанья тень –

      не часто, не отчётливо, не смело:

      свет глаз не ярче света тела.

      Был вечер. Было утро. Первый день.

      ***

      Есть радость тайная в звенящем слове есть,

      и в слове нет живёт кузнечик жизни.

      И жизнь сплошная тайна есть.

      И смерть, всего одна разгадка жизни.

      ***

      И глаз твоих небесная усталость,

      и рук моих несдержанность; пока

      как будто жизнь ещё не начиналась

      в замесе дивном: света и песка.

      ***

      Сучья жизнь, но все живём под Богом,

      кто в ладошку, кто в платок.

      Осознав, где Бог и где порог,

      ухожу в винительном с предлогом.

      Борис Пастернак

      Столько лба, что места

      на