Белая муха, убийца мужчин. Альгерд Бахаревич

турбюро, экскурсоводша Люба, Человек со значком, Человек на значке, Человек в очках, в каждом стекле по одному таком человеку, и в каждом стеклышке каждого – ещё по двое. Шпецль и Кунце, и Женщина в зеленом, я, Отставник, девушка в белом, слишком белом платье, а за ней Блондинчик, и Китаец, и семейная пара, и ещё одна безымянная, Худая, как манекенщица, девушка, и Женщина, которая продолжала пожирать глазами Бляндынчыка, и ещё одна девка, маленькая, толстая, с глазами, как у старого «Москвича».

      Запомните их всех. На первый-второй… Их не так уж много. Среди них есть лишние, но так уж устроен мир. Их сотни, тысячи, миллионы, и все они едут в свои Замки, думая, что всё будет хорошо. Ацтеччина принимает гостей.

      Мы достаем камеры и телефоны, мы разворачиваем и жуем пространство. Мы не умеем фотографировать. Мы бездарные люди, которые приехали к вам из послезавтра. Экскурсоводша Люба тараторит наизусть текст экскурсии, и все смотрят на неё покорно и тупо, как овцы.

      Я смотрю на небо, я вижу луч, я стою прямо под облаком, я пленник Замка. Я думаю про белые колготки.

      5. Босая ведьма

      Как живая стрелка на каменных часах, наша разношёрстная группа обошла по кругу второй этаж замка, повсюду оставляя нелепое эхо.

      Казалось, каждому хотелось оставить здесь память о своём присутствии, нацарапать возбуждённым голосом в музейным воздухе: «Здесь был…» – и поставить дату. Особенно усердствовали мужчины. В каждом из всех этих гулких, выстуженных залов мы стояли и слушали, как где-то далеко за нашими спинами хохочет безудержный Кунце, хотя сам он уже давно молчал, с детской непосредственностью ковыряясь в носу. Что касается Шпецля, то Человек в очках и сейчас не оставлял своей заботы о бедном австрийце, экскурсия проходила под его неустанное бубнение, с которым всем пришлось смириться. «Ну разве это экспонаты? – слышалось то из одного, то из другого угла. – Вот в Амстердаме…» Австриец с обречённым видом кивал, тоскливо поглядывая на пустые ниши со свежими подтёками краски.

      Экскурсоводша Люба немного волновалась и почему-то всё время смотрела на меня – мне было её жалко, и я постоянно изображал на своем лице преувеличенный интерес. Рассказывая о носатых князьях с явными признаками вырождения и их жёнах, похожих на лысые, розовые кактусы, она то и дело заглядывала в свой блокнот – там было много весёлых рисунков ручкой, сделанных, видимо, её рукой в самые скучные минуты, и я подумал, что Люба, наверное, очень хороший человек, с которым неплохо было бы поговорить о чём-нибудь другом, а не о всей этой исторической чуши, в которой она не понимает ни бельмеса. Да что она, женщина, вообще может знать о Замке?

      Другое дело – я…

      Людям на портретах мы явно не нравились: низколобые аристократы с глазами уголовников презрительно следили, как мы машем своими телефонами и качаем подбородками; аристократки смотрели на нас лукаво, как цыганки. У одного из портретов было такое выражение лица, будто он сейчас велит отвести нас на конюшню