Веселенькие рассказы. Сергей Колчин

p>Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

      Все будет хорошо

      Маша родилась в тот день, когда правительство повысило акцизы на водку. Впрочем, совпадение отнюдь не насторожило ошалевшего папашу, и Алексей Скворцов надрался в хлам.

      Весь следующий день его рвало какой-то дурно пахнущей желчью под обидные упреки домашних, и он решился – завязываю, коль такое дело, коль знаки такие недобрые жизнь с правительством подбрасывают.

      Примечательно, что никто в семье не одобрил его решительного поступка. Отец у виска покрутил, мать сказала, что так сразу бросать вредно, нужно постепенно, и, вообще, она в одной программе смотрела, как врач, солидный такой, положительный весь из себя, советовал, что для здоровья полезно ежедневно пятьдесят граммов коньяка. Тут даже отец расхохотался. «Может оно это и пользительно, – говорит, – но наш человек никогда такой порцией не ограничивается. Ментальность не та.»

      Жена же, Надюха, вообще обидно так рассмеялась, узнав про его решение. Ну-ну, типа сказать хотела, не по Сеньке шапка.

      Назло им всем Алексей решил как-то переосмыслить свою жизнь, наполнить, ее новым содержанием что ли. Без водки этой проклятой.

      Первую неделю трезвости Алексей посвятил новорожденной дочери. Он добросовестно дежурил у кроватки, менял подгузники, носил плачущий кулек на руках, но заметил для себя, что стал относиться к дочке враждебно. Даже один раз во время очередного ора обозвал ту поганкой. Нехорошо это, ох как нехорошо! Ну, ничего, вот подрастет, будем вместе на футбол ходить, на рыбалку ее возьму, утешал себя Скворцов. Хотя какой футбол, какая рыбалка! Всухую совершенно бессмысленные мероприятия. Да и девчонку Надюха родила, не сына. Накой девке футбол с рыбалкой? Чем дольше Скворцов вглядывался в сморщенное розовое личико с пухлыми губами, жадно сосущими соску, тем более убеждался, что ни на фиг той ни футбол, ни рыбалка, что в сухую, что в мокрую. И от червя пищать начнет, коли сейчас вовсе без всякой причины разоряется.

      Отцовский пыл быстро угас, и Скворцов решил посвятить свободное время самосовершенствованию. С этой целью перво-наперво он посетил библиотеку, благо та находилась в соседнем доме. Он заполонил формуляр, протянутый очкастой библиотекаршей, серой мышью неопределенного возраста, явно без постоянного мужика. Среди пыльных стеллажей Скворцов растерялся и немного струхнул. Когда только успели все это понаписать? Делать людям нечего. Надо с детства не пить, чтобы хотя бы одну полку осилить. Дабы не позориться перед очкастой, Алексей взял книгу, что потолще, и предъявил на выходе. «Хороший выбор», – одобрила библиотекарша.

      «Не замутить ли с ней?» – вяло подумал Скворцов, но еще раз оценив наружность очкастой и вспомнив, что в завязке, эту мысль непутевую оставил.

      Несколько дней он переживал, после работы шел не домой, а гулял по городу. Как-то забрел в филармонию на какого-то Шнитке, обплевался потом. Удивлялся наплыву публики. Просто муравьиная дорожка к кассе. Что-то было унизительное в том, что остальные понимают ему недоступное. Будто недоделанный он какой недочеловек, что ли.

      Назло семейству Скворцов посетил также выставку живописи и краеведческий музей. Здесь хотя бы все понятно: лошади пасутся, закат над речкой, портрет женщины с бусами, древние каменные топоры… Но все одно – не цепляло. «Неужто меня природа обделила, не дала мне никаких положительных наклонностей?» – тоскливо размышлял Скворцов. Разве виноват он, что не дано ему вести полки и переходить всякие там реки?

      Ночами Скворцову снились застолья с обильными возлияниями, да так натурально, что утром тянуло на опохмелку.

      Но слово свое Скворцов держал крепко, не принимал ни грамма и уже через месяц растерял всех друзей, в том числе Володьку Лопату и Коляна Брандспойта, а те не просто друзья были, а закадычные. С восьмого класса вместе выпивали. Одиннадцать приводов в милицию на троих, а драк совместных и не сосчитаешь.

      И дома как-то все разладилось. Алексею стали скучны вечерние разговоры и прочая ненужная суета. Домашние, будто сговорившись, измывались над трезвенником, соблазняли всячески. Супруга в пику ему пристрастилась на сон грядущий к вишневой наливке, мать сменила шампунь на пиво, коим регулярно промывала редеющие волосы. Хранилось пиво на глазах, в холодильнике. Свежее, запотевшее, манящее.

      Но дальше всех пошел отец. Если раньше Скворцов-старший употреблял исключительно в выходные, дни аванса и получки, а также по случаю государственных и религиозных праздников и, само-собой, дня взятия Бастилии (это святое), то теперь выставлял на стол бутылку водки ежедневно и под одобрительные взгляды жены и дочери принимал свои законные три рюмки, ибо, как известно, Бог троицу любит и нам велел. Еще и хрустел нарочито смачно соленым груздем, распространяя вокруг пахучую укропно-луковую субстанцию.

      Видеть такое было невыносимо.

      Неприятности поджидали Алексея и на работе. «Отделяешься от коллектива», – упрекнул начальник и уполовинил Скворцову квартальную премию. Объяснил так: «Теперь тебе и этого за глаза».

      Через два