Иллюстратор (сборник). Дмитрий Долинин

неизвестное Тимофею, он был без сознания. Инсульт.

* * *

      – Ну как он? Очухался?

      Лежащий медленно открывал глаза, моргал. Фокусировал зрение, сверху что-то громоздилось, нависало. Разглядел. Недобритая дряблая шея. Подбородок, выбритый почище. Бородавка. Волосы из ноздрей. Сивые. Светлые глаза, веки, обведенные красноватой каемкой. Дряблые мешки под глазами. Тонкие сжатые губы.

      Дрогнули губы, шевельнулись.

      – Ухты, смотрит! – Рот остался приоткрытым.

      Откуда-то возник желтый прокуренный большой палец и подоткнул кверху зубной протез.

      Лежащий почувствовал, как его взяли за руку, пожали.

      – Вы меня видите? Слышите? – спросил рот. – Если слышите и видите, пожмите мне руку.

      Тот пожал. Пожал еле-еле, сил не было.

      – Пусть скажет что-нибудь, – произнес голос кого-то невидимого.

      Тимофей напрягся, вспоминая, как это делается. Что-то в голове его завращалось и забегало. А та голова, что торчала над ним, вдруг поехала ввысь, скукоживаясь, за ней потянулось вверх длинным конусом тело в зеленой медицинской робе. Как в кино – плавный и быстрый отъезд от крупного плана на дальний.

      Звучания слов никак не вспомнить, не составить, однако видятся, ясно проступают накарябанными посреди белого листа бумаги, будто неуверенной детской рукой, письмена: где это я? Я – кто? И вдруг неожиданно для самого себя он проскрипел склочным кошачьим голосом нечто вроде «мяу».

      – Вы нас понимаете?

      Тимофей прикрыл и открыл глаза, слабо шевельнул пальцами.

      Откуда-то возникла картонка с листом бумаги, в руку ему вставили карандаш.

      – Попробуйте писать.

      Непослушной бессильной рукой накарябал два слова. Первое – говорить. Второе – нет.

      – Ну что ж, – сказала маленькая дальняя голова в вышине, – дело, кажется, пошло на поправку. Поздравляю. А говорить, даст бог, скоро научитесь.

      – Ну, пошли свечку поставим, – сказал некто невидимый.

      Голова исчезла, он услышал шаги и стук двери. Что со мной? Где я? Больница? Да, вроде больница. Вот шланг, на его конце – что-то воткнутое в мою левую руку, прибинтованное. Шланг тянется далеко вверх, к стеклянному сосуду, а тот парит высоко, на полпути к небу. Но это не небо, а потолок, но почему-то очень высоко, таких высоких не бывает, этот же чуть ли не в десяти метрах надо мной. Я – Тимофей Михалев, догадался он и попробовал это произнести, назвать себя. И снова получилось нечто вроде «мяу». Озадаченный и обессиленный, он забылся, уснул…

      Позже уменьшение себя и вздутие всего окружающего повторялись не раз. Обычно эти аберрации посещали его по утрам, когда только начинал просыпаться, или вечерами, когда погружался в ночной сон. Иногда он подумывал, что так начинается старческое погружение в детство. Он ведь не знал, как это бывает у других.

      Вскоре ему разрешили вставать. Он смог ходить, слегка приволакивая правую ногу, но говорить пока так и не научился. Доктора