Экстаз. Рю Мураками

чтобы этот орган, доставлявший мне столько удовольствия, был частью меня?» – думал я, двигаясь все быстрее. Я уже готов был кончить. Мне казалось, что какие-то карлики или какие-то маленькие, едва различимые под микроскопом путти, расположившиеся вдоль вагины Акеми и с ног до головы покрытые ее клейкой влагой, улыбаясь, щекочут конец моего пениса. Много раз мой вулкан готов был извергнуть семя, но тут же волна отступала, я менял положение, раздвигал еще больше бедра женщины. Ее лицо исказилось, как фотография, которую, сначала смяв, потом разгладили. Мне казалось, что выражение ее лица меняется с каждым толчком моих почек. Я превратился в порыв ветра, раздувающий парус, или во что-то подобное. Если бы я мог заснять этот момент, сцена вышла бы неповторимая. Мы оба вспотели, пот пропитал покрывало, и когда Акеми попыталась прижаться ко мне, мы мягко съехали на пол, продолжая слизывать друг с друга пот и другие выделения, покрывавшие наши тела. Затем мы громко рассмеялись, прильнув друг к другу и мерно раскачиваясь. Я ласкал пальцем ее шрам на бедре, похожий на маленькое чернильное пятнышко.

      – Это сокровище, которым обладаешь только ты, – сказал я ей, прикоснувшись к нему.

      – Перестань, это всего лишь мой детский стыд, сконцентрированный в этом шраме, проделки непослушного ребенка! – ответила она, поморщившись.

      Она проговорила это, склонившись надо мной, и струйка слюны, скопившейся в уголке ее рта, пролилась мне на лицо. Я собрал слюну свободной рукой – другой я ласкал ее шрам – и облизал пальцы.

      – Скорее, это выражение, а не концентрация стыда, ты не находишь? – спросил я.

      – Концентрация или выражение, во всяком случае, мне еще никогда не говорили ничего подобного, – ответила она, все теснее скользя своим животом по моему.

      Смех вырывался из нее толчками, как будто она задыхалась, отчего вагина ее сжималась еще больше. Маленькие карлики или путти, едва различимые под микроскопом, защекотали меня быстрее и тоже громко засмеялись. Внутри моего черепа, как песчинки на поверхности пустыни во время подземных толчков, маленькие черные крапинки покрыли вдруг мой мозг, они всё скапливались, всё сгущались и скоро превратились в кишащую тьму – «Тьму зимней ночи без звезд», – подумал я в тот момент, когда Акеми впала в транс, по животу ее пробежали судороги, а пальцы ног свело. Я продолжал одной рукой вытирать слюну, сочившуюся у нее изо рта, а другой, оторвавшись от шрама, принялся растирать ей пальцы ног.

      – Сейчас, сейчас все сделаем, – приговаривал я, массируя ей пальцы, отчего у меня вдруг возникло впечатление, что я раздвоился, что нас теперь двое – я и мой брат-близнец, или мой сын, который когда-нибудь у меня появится, я и мой ребенок, играющий со своим обожаемым концом, действуя при этом из лучших побуждений, будто бы для сохранения чего-то жизненно важного, для спасения всего мира и рода человеческого.

      Я сказал это Акеми, но она уже больше ничего не слышала, она орала, с пеной у рта и полузакрыв