Дары ненависти. Людмила Астахова

ен заказал нежный омлет, индюшачью котлетку, кусок клубничного торта и бокал кларета. Не забыл он напомнить и о чистой смене белья, особенно настаивая на свежей рубашке. После ванны тюремный цирюльник тщательно выбрил клиента и подстриг его отросшие в заключении волосы до приемлемой длины.

      – Шея должна быть открыта, – напомнил Лерден, придирчиво разглядывая через два зеркала свой затылок. – И подровняйте височки. В этом месяце бакенбарды уже не в моде.

      Ровно к одиннадцати часам, когда за ним пришли, лорд Гарби был готов.

      – Лерден Баркарна Гарби?

      – Так точно, пристав.

      – Соблаговолите проследовать за мной.

      Конвоиры обыскали приговоренного на предмет тех вещей, коими он мог бы совершить самоубийство, но ничего не нашли. Лорд Гарби самостоятельно покинул свою камеру, к общей радости тюремщиков не буяня и не бранясь, как это порой случалось с ведомыми на казнь. Иные узники до последней минуты сопротивлялись: цеплялись руками за нары, за стены, за двери; плакали, кричали обезумевшими от отчаяния голосами.

      – Не желаете шапочку надеть? На улице мороз, а ехать нам не менее получаса, – участливо спросил доктор, чей долг был констатировать смерть.

      – Спасибо, сударь. Даже если я отморожу по дороге уши, то хуже им уже не будет, – ухмыльнулся Лерден.

      – Как пожелаете, милорд, – пожал плечами тот.

      Солнце сияло, лед блестел, и казалось, над Саннивой разливается тихий звон. Это ветер легонько трогал обледеневшие ветки, и они отзывались на его прикосновения, будто стеклянные колокольчики.

      А Лерден Гарби щурился от яркого света и улыбался своим мыслям, словно его везли не на казнь, а на бал. Открытый экипаж двигался не быстро и не медленно, а в таком темпе, чтобы горожане успели поглазеть на государственного преступника и ощутить всю тяжесть карающей длани закона, а сам злодей – попрощаться с этой жизнью. Чем, собственно, Лерден и занимался. Только не так, как это принято, а в своей собственной манере – легкомысленно и цинично. Посылал воздушные поцелуи прелестным девушкам, а специально для серьезных матрон корчил рожи, сводя глаза к переносице и вываливая язык. Неизвестно, что чувствовали суровые саннивские дамы, но детишкам нравилось. Они хохотали до упаду. Доктор недоуменно переглядывался с приставом, а конвоиры облегченно вздыхали. Этого шутника не придется волочь на эшафот за руки и за ноги. Что значит благородный человек, воспитанный в старом синтафском духе стойкости, он никому не станет причинять неудобств. Вот всегда бы так!

      Площадь Мира, где должна была состояться казнь, заблаговременно очистили ото льда и даже посыпали песочком, чтобы почтенная публика случайно не покалечилась. Подиум тщательно подмели, протерли замшевой тряпочкой усекающую машину, дополнительно смазали маслом все металлические детали, кроме лезвия. Даже короб, в который потом положат тело и голову, был новехонький.

      – Мужайтесь, милорд, – тихо сказал пристав, придерживая приговоренного под локоть, чтобы тот мог спокойно выйти из экипажа.

      Лерден не взошел, он взлетел по ступенькам, так легко ему было и свободно. Развернулся к толпе и чуть не ахнул. О Предвечный! Что это было за зрелище! Море человеческих голов разлилось перед ним. Лица и глаза, глаза и лица, мужские шляпы, дамские капоры, перья, ленты…

      По всему периметру площади Мира росли старые клены, превратившиеся этой ночью в настоящую сверкающую корону из хрусталя и серебра. Сверху – синий купол небес, а над головой – зеркально блестящее, наточенное до бритвенной остроты лезвие, торжественно вознесенное на высоту в два человеческих роста. Да в такой день и умереть не страшно. Унести с собой в вечность всю эту красоту дано не каждому.

      С рождения обладавший великолепным вкусом и артистичностью, Лерден Гарби прекрасно представлял, как он выглядит со стороны – изящный, как статуэтка, хоть невысокий, зато прекрасно сложенный, не красавец, но невероятно обаятельный, в белоснежной рубашке, небрежно расстегнутой на груди, брюках, обтягивающих стройные ноги, и начищенных до блеска сапогах. Народу нужен праздник, зрелище, фонтан впечатлений? Они у нас есть!

      Приговор был оглашен еще в суде, текст его напечатали и развесили по всей столице. Имущество будет продано с молотка. Все формальности, вроде завещания одежды в пользу палача, соблюдены, прощальные письма разосланы родне. Вроде бы все, кроме самого последнего. Лерден сразу же нашел глазами закрытую карету с гербом Янамари на дверце. Очень хорошо! Теперь он был спокоен – она пришла. Значит, не зря, все не зря.

      – Займите свое место, сударь, – попросил палач.

      И тогда Лерден сделал то, что хотел с самого начала. Он грациозно поклонился, выпрямился, сложил руки вертикально лодочкой перед грудью, затем изобразил ими ромб, приставил пальцы к подбородку и резко простер ладони перед собой в сторону янамарской кареты. Словно призывая помнить о себе женщину, спрятавшуюся внутри. В толпе зашептались, конвой напрягся, палач легко коснулся плеча подопечного, мол, не задерживайтесь, милорд, впереди самое интересное.

      Лерден, собственно, и не собирался, он сделал все, как полагается: