Идору. Уильям Гибсон

кивнул, мечтая, чтобы она оставила свой треп, дала ему поработать.

      – А потому, – сказала Кэти, – иногда мы решаем уничтожить какую-нибудь ее часть.

      За ней, за анодированной сеткой «Клетки», за обрамляющим прямоугольником стекла, не пропускающего внутрь ни молекулы атмосферных загрязнений, висело пустое, безукоризненно гладкое небо Бербанка, образчик небесно-голубого пигмента, предоставленный прорабом вселенной.

* * *

      Обрубок уха зарос по краю розовой, гладкой, как воск, кожицей. Странно, можно же было пришить, а потерялось – так реконструировать.

      – Чтобы не забыть, – сказал австралиец, по глазам читая мысли Лейни.

      – Не забыть что?

      – Не забыть вспомнить. Садись.

      Лейни опустился на нечто если и напоминавшее стул, то лишь весьма отдаленно – хлипкую конструкцию из черных металлических прутиков и ламинированного пластика. Столик был круглый, размером с автомобильную баранку. За синим стеклом колыхались огни невесть какому богу возжженных лампад. Японец в ковбойке и круглых, металлом оправленных очках яростно моргал. Австралиец сел на такой же из обгорелых спичек стул, полностью скрыв его под своей непомерной, как у борца сумо, горой мускулов.

      – Ты вроде справился уже с джет-лагом?

      – Таблетки принял.

      Вспомнилась тишина в сверхзвуковом самолете, ощущение, что он вроде и не летит никуда, а застыл на месте.

      – Таблетки, – повторил толстый. – Гостиница приличная?

      – Да, – кивнул Лейни. – Я готов к интервью.

      – Ну что ж…

      Мужик энергично помял свое лицо огромными, сплошь в шрамах руками, а затем взглянул на собеседника, словно удивляясь, откуда он там взялся. Лейни опустил глаза на нанопорный тренировочный костюм, словно снятый с кого-то другого – тоже очень крупного, но все-таки малость поменьше. Цвета не разберешь, в такой темноте все кошки серы. Расстегнут почти до середины груди. Чуть не лопается на этой чудовищной туше. Обнаженный треугольник кожи исполосован десятками разнообразнейших по форме и текстуре шрамов, речная дельта из какого-то бредового атласа.

      – Ну, так что? – произнес австралиец.

      Лейни перестал изучать шрамы и поднял глаза.

      – Я насчет работы. Пришел на предварительное интервью.

      – Серьезно?

      – Вы интервьюер?

      – Интервьюер? – Неопределенная улыбка, демонстрирующая вполне определенные вставные зубы.

      Лейни повернулся к японцу:

      – Колин Лейни.

      – Синья Ямадзаки. – Японец чуть привстал и пожал Лейни руку. – Мы с вами говорили по телефону.

      – Это вы проводите интервью?

      Глаза очкарика заморгали еще чаще.

      – К сожалению, нет. Я занимаюсь экзистенциальной социологией.

      – Я ничего не понимаю, – вышел из себя Лейни.

      Молчание. Синья Ямадзаки смущенно отводит глаза. Одноухий нахмурился.

      – Вы австралиец, – констатировал Лейни.

      – Тэззи,[2]

2

Тэззи – прозвище жителей Тасмании.