Ветер. Елена Крюкова

курев —

      Живо, наружу, ребятки!

      Сладкие роды. Сопливые бабы.

      Молот и серп – над локтями.

      Сдерните эти нашивки хотя бы —

      Рвите зубами, когтями!

      Очередь улиц на детоубийство,

      Бабы, занять опоздали.

      Черной поденкой вы плод погубили,

      Праздником – вновь нагуляли.

      Праздник-душа: демонстрация, флаги,

      Радио, зельц да вишневка,

      Да из бумаги навертим, бедняги,

      Красных гвоздик под «Каховку»!

      С этих дождей-кумачей забрюхатев,

      Выносив четкие сроки,

      В горьких трущобах рожаю дитятю,

      Жилисто вытянув ноги:

      Ну же, беги, несмышленый бубенчик,

      В Гарлем лабазов и складов,

      В ночи разъездов, где винный путейщик

      Перебирает наряды

      Белых метелей, в дымы новостроек —

      Брызнули ржавые крепи!

      Режь головенкой солдатскою, стоек,

      Сцепки, и спайки, и цепи!

      Мать – обрекаю тебя я на голод,

      На изучение грамот,

      Где иероглифы – МОЛОТ И ХОЛОД —

      Спят в заколоченных рамах.

      Мать – я толкаю тебя из утробы:

      В нежном вине ты там плавал!.. —

      В гарь полустанков, в тугие сугробы,

      В ветра белесую лаву.

      Я изработалась?.. – Факел подхватишь.

      Быстро обучишься делу.

      …Картой Луны – потолок над кроватью.

      Мучась, ломается тело.

      Все я запомню. Сырую известку.

      Содранную штукатурку.

      И акушерку, что матерно-хлестко

      Боль отдирала, как шкурку.

      Вышит на шапочке – крест ли багряный?..

      Серп-ли-наш-молот?.. – не вижу.

      Выскользнул сын из меня, окаянной.

      Ветер нутро мое лижет.

      Ветер, ломяся до сердца упрямо,

      Злые пустоты остудит.

      Здравствуй, лисенок мой. Я твоя мама.

      Пусть будет с нами, что будет.

      КОЛЕСО

      …Ты эту девку взял, хоть крепко руками цеплялась

      За колесо. Спину – хлесь! – выгнула плетью она.

      Ты ей колени коленом прижал. Змеей извивалась,

      Синим эвксинским ужом, что плавает вместо вина

      В козьем седом бурдюке. Как, глотку расширив, орала!

      Ты ее крик ухватил мохнатым, распяленным ртом —

      Да и выпил до дна. А пятками землю вскопала —

      Ноги когда раздвигал, налегал когда животом.

      Экая девка сподобилась! Хуже родимой волчицы,

      Капитолийской, с двенадцатью парами злобных сосцов.

      Как изо рта ее – всласть! – надобно жизни напиться.

      Как во нутро ее – всклень! – влить влагу первых отцов.

      Может, волчата пойдут. Слепые кутята, щенята.

      Словно борщевник – ладонь, зубы разрежут восток.

      Девка, не бейся, пригвождена,

      пред ветхой телегой распята;

      Снег на дерюге горит; кровь утекает в песок.

      И, пока хнычешь, меня, римлянского дядьку, целуя,

      Чтобы