Узнай меня. Галина Романова

л. Он снова сделал что-то не так. Кто-то из людей отца подловил его на этом, настучал. И тот теперь станет его воспитывать. Долго, нудно. Станет приводить примеры из своей жизни. Грязные, страшные примеры. Будет учить, как надо правильно жить.

      Юноша вздохнул. Задрал голову, с тоской глянул в бескрайнее небо. Чистое, голубое, без единого пятнышка. Смотрел бы, не отрываясь! Наслаждался бы этой безграничной чистотой и нежностью. Ни о чем не думал бы, просто смотрел.

      – Что ты от меня хочешь, папа? – Юноша осторожно, чтобы не оскорбить отца, высвободил локоть из его пальцев. – Поговорить?

      – Да, – коротко обронил тот, вытащил из кармана плотных штанов большой носовой платок и приложил его к обширной потной лысине. – Поговорить, для начала.

      – Хорошо, идем. Где?

      Юноша повертел головой. Ткнул пальцем в гарнитур плетеной садовой мебели, расставленный под навесом в строго геометрическом порядке.

      – Там?

      – Хорошо. Давай там.

      Они прошли под навес. Расселись в креслах из ротанга.

      – Прикажи, чтобы принесли лимонада, – проговорил тут же отец и с прищуром уставился на сына.

      Тот достал телефон из кармана широких льняных шорт. Набрал помощницу повара и попросил принести два стакана лимонада.

      – Сейчас принесет. – Юноша убрал телефон обратно в карман шорт. – Все в порядке, пап.

      – Нет, черт возьми, не все в порядке! – возмущенно откликнулся тот и сжал кулаки, принявшись постукивать ими по плетеным подлокотникам кресла. – Не в порядке, сынок!

      – Что снова не так?

      Юноша нащупал в другом кармане солнцезащитные очки и поспешил надеть их себе на переносицу. Так ему было спокойнее. Так было комфортнее под вопросительным взглядом рассерженного отца.

      – Я сказал тебе что! – Отец обеспокоенно заворочался в кресле, которое было ему тесновато.

      – Что? Ты сказал приказать, чтобы принесли лимонада. Я это сделал.

      – Ключевое слово «приказать», сынок! Я сказал: прикажи, сынок! А ты просишь! Свою же прислугу ты просишь, словно об услуге. Это же… Это же неприемлемо, сын мой! – забубнил отец, дергая ступнями, словно их сводило судорогой. – Это неприемлемо. Ты должен приказывать! Понимаешь, приказывать! А не просить. Если ты не станешь жестким, тебя сомнут. Тебя сломают, понимаешь или нет?!

      Юноша, прикрыв глаза темными стеклами очков, снова нашел взглядом безоблачное небо.

      Как же там, должно быть, хорошо. Парить бы там – в чистом прохладном воздухе. Парить бы в одиночку, не ощущая ничьего присутствия рядом, не слыша ничьего дыхания за спиной. Как же он устал! Как же он устал от бесконечных заданий отца, которые он раз за разом благополучно проваливал. Иногда, к слову, специально. Устал жить по его правилам, по его законам.

      – Сынок, пойми, я хочу для тебя всего самого лучшего.

      – Отпусти тогда меня, папа, – едва слышно проговорил юноша, не сводя взгляда с синевы неба. – Отпусти.

      – Что?! – Отец дернулся всем телом, словно через сиденье ротангового кресла пропустили ток. – Ты о чем вообще?! Что ты такое говоришь?!

      – Отпусти меня. Дай жить своей жизнью. По моим правилам, папа. Не по твоим. По моим.

      И он прикрыл глаза, погружая себя в темноту. Он знал, что будет дальше. Знал все слова, которые примется выкрикивать его отец.

      – Ты не можешь так поступить со мной! – Это первое, что отец тут же поспешил выкрикнуть.

      – После всего, что я для тебя сделал, ты так со мной?! – Это второе.

      – Если бы я не был так уверен в обратном, я бы подумал, что ты не мой сын! – Это было обязательным, третьим.

      Отец был абсолютно уверен в их родстве, потому что несколько лет назад, усомнившись, опустился до генетической экспертизы. Слишком не был похож на него сын. И внешне, и по духу.

      Экспертиза установила их почти стопроцентное родство, и отец смирился.

      – Вся твоя беда в том, сын, что ты слишком жалостливый. – И это уже было. – А ты не имеешь права быть жалостливым.

      – Почему? – отозвался юноша.

      Этого он еще ни разу не слышал.

      – Потому что люди сочтут тебя жалким, – нехотя произнес отец. И сделал это, кстати, впервые. – В моем мире… В нашем с тобой мире это неприемлемо.

      – Ты правильно начал, отец. В твоем мире.

      Юноша поднялся. Как-то уж слишком вяло, женственно, совсем не по-мужски, приложил ладони к груди, наклонился к отцу.

      – Это не мой мир, папа. Это твой мир, папа. И мне в нем нет места.

      – О как! Вот, значит, как, да?

      Взгляд отца, от природы лишенный нежности, сделался неузнаваемо жестоким. На сына он так никогда прежде не смотрел.

      – Ты находил себе в нем место, когда принимал мои подарки. – Отец разжал кулаки и загнул на правой руке указательный палец. – Когда захотел первую машину. Когда запросился учиться в Англии. Когда пожелал собственную квартиру в центре города. И когда захотел