Городской триптих. Наталья Ермаковец

заслонившего ей обзор. – Нет, ну глянь: нос, волосы, плечи… Точно же ты.

      Старовойтова подошла ближе, медленно провела пальцем по тонкой косточке на шее, придававшей девушке грацию и изящество, и вынесла неожиданный вердикт:

      – Настоящая кокотка. Странный подарок, Кристина.

      – А на мой вкус самое то. – Николай Петрович подошел к камину и бережно опустил подарок на портал. – Гораздо лучше прошлогоднего кальяна или – чего там еще?.. – портативного гриля. Спасибо, черепашка. И вам, Евгений, – он сделал что-то вроде полупоклона в сторону Женьки. – А теперь приглашаю всех к столу.

      Около Женьки появилась Кристина и, пока остальные переходили в другую комнату, зашептала:

      – Так. Мадам Рыбовецкую Алину Аркадьевну ты уже видел, такое трудно не заметить.

      Она кивнула на кустодиевскую красавицу с бусами в три ряда: нижний из мелких камешков доходил до того, что в медицине принято называть тазом; средний лежал на груди, цепляясь за ее шестой или седьмой размер; верхний впивался в мясистую шею на манер бархотки, только из жемчуга.

      – Идем дальше. Ее муж Толюся. Без всяких отчеств и регалий.

      Рука Тины указала на того самого субтильного дядечку, которого пышка бесцеремонно отталкивала, когда он мешал. Сейчас Толюся пытался приобнять жену, чтобы отвести к столу, но легче было найти талию на чехле для танка, чем продвинуться ниже бескрайней подмышки Рыбовецкой.

      – Возле отца его давний друг Петр Гордеич, тот, что в красной рубашке. Рядом с ним – Светлана Ивановна и Василий Викторович.

      Гости, названные последними, как раз отодвигали стулья и размещались за столом. Высокий мужчина с родимым пятном возле уха и под стать ему сухопарая женщина. Серые, незаметные люди, одни из толпы.

      Стол был накрыт со знанием дела: множество тарелок и тарелочек, несколько видов ложек и вилок у каждого, выстроенные стеной бокалы. Вроде гостей пришло немного, но сервировка: салаты, колбасы, овощи и множество бутылок – словно подчеркивала, что в дом пригласили весь поселок.

      Кристинина ладонь скользнула вдоль позвоночника Женьки и замерла у ремня.

      – Мы же пообедаем, верно?

      – Для этого и приехали. – Женька перехватил Тинины пальцы, пока они не сбежали еще ниже, и жестом заправского джентльмена положил себе на согнутый локоть. – Пррошу!

      Им досталось место с краю, почти у кухни. И в кои-то веки Женька возблагодарил Кристинину привычку молчать во время еды: «Отлично! Стало быть, и мне не нужно поддерживать светскую беседу. Интересно, откуда вообще пошла Тинина манера безмолвствовать за столом? Непохоже, что с детства: вон как воркуют ее родители. Можно допустить, что это влияние некой секты, но, насколько помнится из институтского курса религиоведения, большинство мировых конфессий, наоборот, приветствовали серьезные разговоры во время трапезы. Да и сама Тина создает впечатление человека, далекого от проблем потусторонней жизни. Как бы то ни было, сейчас я смогу просто жевать и глотать, лениво слыша