Райская машина. Михаил Успенский

какие-то хулиганы, но побоялись. Поэтому ей оставалось только совращать самых слабых духом истфакеров.

      – Анна Прохоровна! – взвился Мерлин. – У меня ещё целый академический час!

      Студенты недовольно загалдели – они были согласны даже на владыку, лишь бы не на Русь пятнадцатого века. Истфакеры в основном были платные, так что Мерлин читал для немногих. Но этими немногими он дорожил.

      – Вы будете объясняться с Петром Кузьмичом! – пригрозила мадам Бедокур и пропала.

      Но Пётр Кузьмич так и не появился – видно, учёл тяжёлый мерлинский характер и подыскал иную аудиторию.

      На другой день строптивого преподавателя вызвал декан Прянников и сказал:

      – Ты зачем, Рома, нас подставляешь? Зачем, не побоюсь этого слова, противопоставляешь? Мало того, что на учёном совете вы владыку на докторскую степень опрокинули, так ты ещё демонстративно…

      – Тогда бери его в штат и дай часы! – рявкнул Мерлин. – У нас не Сорбонна времён Абеляра, и философия пока что не служанка богословия!

      – Какая философия? Ты же историк!

      Насколько хорошим и свойским мужиком был Прянников в поле, на раскопках, настолько же мерзкий вышел из него администратор.

      – Не Сорбонна… Вот и очень плохо, что не Сорбонна, – сказал декан. – Кстати, поступила рекомендация – вычисли среди своих студентов тех, которые зачаты постом.

      – Чем? – не поверил Мерлин.

      – Постом, – смутился Прянников. Способность смущаться у него ещё сохранилась, хоть и остаточная. – Возьми в кадрах все даты рождения и отсчитай назад девять месяцев. Потом возьми церковный календарь и сопоставь. Великий пост отметь особо…

      – Заче-ем? – простонал Мерлин.

      – Кто бы знал? Так надо, и всё.

      – Отчислять будем детей греха? Даже платников?

      Декан замахал ручками:

      – Об отчислении пока речь не идёт. Просто отметь.

      – Добро, – сказал Мерлин. – А вычислять по старому стилю или по новому? И как быть с семимесячными? Погрешность-то серьёзная! Неужели – «Недоноски, поднимите руку?»

      Прянников глубоко задумался. Таких тонкостей он себе и представить не мог – у них в нижнем палеолите привыкли иметь дело с десятками тысяч лет, а не с жалкими неделями.

      – Вечно ты всё усложняешь и, не побоюсь этого слова, опошляешь, – сказал он наконец. – Почём я знаю? Сказано – духовность повышать… И ещё сказали – абортов у нас много. И вообще студенты уже внаглую на занятиях кокс нюхают…

      – У меня не нюхают, – высокомерно сказал Мерлин. – И абортов не делают. Во всяком случае – на занятиях…

      – Ну, как знаешь, – грозно сказал Прянников. То есть это он думал, что грозно. На самом-то деле – противно пискнул.

      Потом выступил Мерлин на учёном совете – именно что «выступил». После этого на него стали коситься успешные коллеги и набожные студенты. А сочувствующие шептали: «Рома, не трожь святое – вонять не будет!»

      Дело шло к увольнению.

      Но это была ещё не беда, а жалкое предвестие.

      Дня через два поздно вечером в одинокое