Пешком через Байкал. Анатолий Санжаровский

ion>

      1

      Даром и чирей не сядет, а всё начесавши.

      Нежданный гость лучше жданных двух.

      В редакции мне сказали:

      – Послушайте! А чего б да вам не прогуляться по Байкалу?

      – На предмет?

      – Поразомнётесь… А заодно полюбуетесь красотами. Загорите…

      – В марте на Байкале?

      – В марте на Байкале. Между прочим, на Байкале больше солнца, чем в Кисловодске, в Ницце.

      Я полез в энциклопедию.

      "По продолжительности солнечного сияния и прозрачности воздуха Иркутск занимает одно из первых мест в стране".

      Правда, Иркутск ещё не сам Байкал. Но всё ж под боком.

      А вот уже самое что надо:

      "По солнечным дням, яркости и силе сияния солнца Прибайкалье – Крым, Италия…"

      Каюсь, Сибирь почему-то виделась мне всегда ледяным домом. А тут… Вот уж не думал.

      Разумеется, лично я ничего не имею против дармовой Италии, Крыма и загара, вместе взятых. Только чем ещё помимо загара должен я порадовать редакцию?

      Заданий набежало столько, что мысль о халявном загаре в момент поблёкла, показалась мне вконец неуместной, даже стыдной.

      А вечером я был уже в аэропорту.

      До посадки оставались какие-то пустые минуты.

      Припал я к почтовой стойке с пуком телеграфных бланков.

      «Самая красивая королева квартиры тринадцать! Самая лучшая жена на планете Земля!

      Прошло полных четыре тыщи двести одиннадцать секунд, как распростились мы на Павелецком в электричке, ты ещё, провожалочка, может, не добралась до дома, а я уже пишу. Вот где глупую моду взял. Как только отъехал за семафор – сразу доставать тебя каждодневными письмами.

      А с другой стороны…

      Ну, кому пожалуюсь, когда у меня беда?

      Выхожу в Домодедове из электрички…

      Понимаешь, какое безобразие? Почетного караула нет, ковровой столбовой дороженьки нет, оркестра нет, никто ничего не играет, никто не мотает мне флажками…

      С гнева тёмна вода в глазах разлилась.

      Я б такого вовек не пережил, если б не орешки, что ты тайком насыпала в карманы. Орешки я подмёл ещё в электричке. Нащёлкался – дышать нечем!

      Ну-с, миланя, попробуй теперь скажи, что я толст. Я скажу, что эта уродливая полнота – верный портрет твоей доброты.

      Кто спорит… Талия у мужа – хорошо, а доброта жены всё ж лучше!

      Объявляют посадку. Надо бежать.

      Не балуйся. Я тоже не буду. Совсем не балуйся!

      Имею же я право на дорожку хоть один совет дать?

      Мысленно с тобой, возможно, самый уважаемый мужчина квартиры тринадцать».

      На конверте с танком на постаменте черкнул обратный адрес: небо, до востребования, я.

      Чуть подумал, приписал под танком:

      ”Не вскрывать! При вскрытии конверта этот танк стриляить!”

      Напрасно летел я на весь дух к выходу.

      Не добежал ещё – получите первый аэрофлотовский гостинчик. Рейс передвинули на час!

      Нас ещё дважды провожали, дважды билеты проверяли, дважды уже толклись мы в зяблой галерее на подступах к самолёту, были уже надёжно проверены милицией и автоматом, но нас вежливо возвращали.

      В толпе зароптали.

      – Не разбери-поймёшь…

      – Мы уже и не звеним. А нас всё ни одна холера не отправляет…

      – А ну ещё Омск тормозни? Ба!.. Когда ж мы обозначимся в Иркутске?

      Ближе к полуночи рейс и вовсе перекинули на утро. Гололёдка!

      Ладно, утро вечера смирнее…

      Можно было бы, глядя на других, вернуться домой отоспаться.

      Я не вернулся.

      Вовсе без нужды. А ну ещё зевнёшь?

      До срока освободился я от лишнего груза жениных бутербродов, прикипел плечом к стенке, с верха которой ясно говорило, и, стоя, не сходя с места, до первого света липко караулил объявления. Всё боялся, уйдет самолет без меня, как есть уйдет!

      Утром, ни свет ни тьма, наконец-то дали посадку.

      "Маяточка моя!

      Всего лишь ночь, как расстались, а кажется, вечность проводил. Мне не то что скучно, мне плохо без тебя, так плохо, что очень хочется тебя увидеть именно сейчас; не может быть того, что не увижу; одна и радость ты; во все глаза смотрю в круглое свое оконце, не прозевать бы, как ты подойдешь к трапу, я выскочу подать тебе обе руки…

      Но вот трап уже забирают, а тебя нет и нет…

      Гремучий наш гробина ненадёжно как-то подымается. Не зацепился бы за Урал возле Гая твоего.

      Вроде бы не должен.

      Когда я шёл на посадку, в галерее лениво пересекал мне дорогу рыжий кот. Я наддал, обогнул кота,