Угрюм-река. Книга 1. Вячеслав Шишков

Марья Кирилловна скорбное, мокрое от слез лицо.

      – Где же, где же?.. Бог его знает где… Может, назад вернулись. Вот Груздев не сообщит ли что… Либо Метелёв… На все божья воля… А вот что же означает цифра?

      Он ушел в угловую комнату, где не так были слышны стоны Марьи Кирилловны, и, шагая взад-вперед, растерянно твердил:

      – «13013»… «13013»… Что бы это такое значило? Протопчут олени дорогу. «13013»… Ничего не понимаю… Ах ты боже мой!

      Он достал из пиджачного кармана плоскую флягу с водкой, отвинтил металлический стаканчик, выпил.

      – «13013»… Может, им надо столько денег – этим тунгусишкам-то?.. Ну, нет-с… Дальше отъезжай! Пускай за свой счет протаптывают, ежели хотят. Ах, Прошка, Прошка!.. Боже ты мой милостивый! Дурак я, дурак. С каким лысым дьяволом отпустил парня – с поселенцем… «13013»… Надо позвать Илью.

      На цыпочках, вывертывая пятки, низкорослый приказчик подошел к хозяину и несколько раз перечел телеграмму.

      – Ну, как твое мненье, голова? – спросил Петр Данилыч.

      – Мое мненье отличное, – встряхнул Илья кудрями.

      – Например?

      – Например, живы и здоровы. Где-нито у тунгусов в юрте резиденцию имеют. И никаких известий подать нельзя. Ежели с вороной али, например, с галкой – не примет. Я ж вам говорил. А весна придет, возьмут да и приплывут вроде циркуляции. Комментарии излишни.

      – Хм! Ну так. А что означает «13013»?

      – «13013»? – Приказчик кашлял в горсть, морщил лоб, хмурил брови. – Представьте себе, не могу дать ясный ответ.

      – А ежели неясный?

      – То есть не могу сообразить… Опечатка тут.

      – А не просит ли губернатор денег? Дескать, на розыски? Я не дам.

      – Как это возможно! Такую финансовую сумму отвалить – с ума сойдешь!

      – Я не дам, – твердо сказал купец и выпил еще стаканчик.

      Он долго одиноко ходил, посматривая на полыхавшую красным огнем печь и елозя по полу длинными, выше колен, валенками.

      – «13013»… «13013»… Надо сходить к попу.

      Он быстро налил третий, перекрестился, выпил.

      – Вот оно дело-то какое… Ах ты боже мой!

      Из густо замерзших окон глядел снежно-пуховый, в трескучем морозе, день.

      …Петр Данилыч уехал в уездный город.

      Анфиса осиротела. Ее сердцу безотрадно и тревожно. Зажалела она Прохора, крепко всплакнула о его лютой доле. Каждый вечер до глубокой полночи раскидывала Анфиса карты, пыталась далекую его судьбу узнать, и все плохая судьба выходит, винновая масть верх берет. Ой, ой, Господи! Надо бы сходить к Марье Кирилловне: наверно, сердечная, извелась вся, да как пойдешь? А вдруг не допустит, вдруг скажет: «Вон!»

      Так в душевной невзгоде проводила она время, а Петр Данилыч мчал без передыху на перекладных.

      – Бубенцы, слышь, парень, к черту. Мне не до бубенцов, – приказывал он ямщикам и всю дорогу был молчалив и мрачен.

      Тоскующими глазами оглядывал он серебряную даль, выплывавшие из холодных туманов леса, полную, замкнувшуюся в широкое кольцо луну, –