Угрюм-река. Книга 1. Вячеслав Шишков

плыть хотим! – крикнул Прохор.

      – Сдохнешь, – спокойно сказал тунгус и стал усиленно раскуривать трубку.

      – Ведь недалеко?

      – Да-а-леко. Мороз ужо, синилъга. Пурга… Эге… Самый смерть.

      – Проводи нас до Крайска. Сколько хочешь дам.

      – Нет… Моя не хочет… Мало-мало дожидай весна, тогда можно… Вода большой живет, бистерь… Пять дней допрет. Крайск на другой реке стоит.

      – Бойе, голубчик, ну, милый, – нежно заговорил Прохор, взял тунгуса за рукав, ласково, по-детски смотрит в его узкие, прищуренные глаза. – Бойе, мать у меня там на родине… Отец… Мать умрет, подумает, что пропал я. Ради бога, бойе, проводи нас.

      – Нет, моя не хочет.

      – Зарр-эжу!! – вдруг гаркнул черкес и, схватив тунгуса за шиворот, взмахнул кинжалом.

      Тунгус сразу на землю и, обороняясь, заслонился вскинутой рукой.

      – Иди!

      – Куда тащишь?

      – Иди!

      За ужином ничего не говорили, на душе у двоих был праздник, у третьего зачинался страшный сон. Тунгус не притронулся к пище.

      – Нэ скучай, Прошка, – тихо ворчал Ибрагим, подталкивая юношу в бок. – Доведет… Реку знает. Приказать будэм.

      Тунгус свирепо на них посматривал, озирался на утонувшую во мраке тайгу, посвистывал призывным посвистом и что-то зло бубнил. Прохор пробовал заговорить с ним, но тот тряс головой: «Моя не понимает», – и упорно молчал. Черкес уложил тунгуса спать, он крепко скрутил назад его руки веревками и привязал к стоявшему у самого костра дереву:

      – Попробуй убеги теперича. – И вновь погрозил кинжалом: – Эва!.. Цх!..

      Темно-бронзовое лицо тунгуса плаксиво морщилось, он пофыркивал носом и говорил сердито, отрывисто:

      – Пошто злой?.. Кудо злой… Пошто мучишь! Эге…

      – Эва! – грозил черкес кинжалом.

      – Доплывем, бойе, до Крайска, всего тебе дам: чаю, сахару, пороху…

      – Дурак!! – крикнул тунгус и весь ощетинился, как рысь. – Дурак!! Как моя назад попадиль будет?! Баба здесь, олени здесь, все здесь… Пожальста, отпускай, пошто крепко путал? Тьфу!

      Он рвался, грыз зубами веревки и в бессильной злобе горько завыл на всю тайгу.

      – А это видышь? – сказал Ибрагим плутоватым голосом и, прищелкивая языком, стал наливать спирт в синий пузатенький стаканчик.

      Тунгус вдруг смолк, глаза заблестели, и – словно сбросил маску – заплаканное лицо его во всю ширь заулыбалось:

      – Эге! Винка! Винка! Дай скорей! Дай твоя-моя… Само слядко. – Он весь, как горький пьяница, дрожал, пуская слюни.

      – А поведешь нас?

      – Поведешь! Как не поведешь. Твоя-моя… Само слядко. Давай еще скорей!..

      Как не поведет, конечно, поведет… Вот только утром он сходит в свое стойбище, захватит с собой припас, захватит ружье, велит бабе одной кочевать, велит ей белку, сохатого бить… Поди, он тоже человек, он понимает… Как это можно людей бросить наобум: тайга, борони бог! Неминучая смерть придет, никуда отсюда не выйдешь, смерть. А в Крайске ему все знакомо: купцы знакомы, чиновник знаком, еще самый главный