Угрюм-река. Книга 1. Вячеслав Шишков

антирес, кумекай сам.

      Оставшись один, Петр Данилыч то вздыхал, то улыбался. Взгляд его скользнул по образу, где помигивал в белой полутьме огонек лампадки, и купец вдруг засопел:

      – Прошка, голубь!.. Спаси тебя Христос.

      Через все его лицо катились слезы.

14

      В два ясных дня согнало с берегов весь снег, и Угрюм-река синела под солнцем холодным блеском.

      Путники все еще не могли изжить того острого ощущения, что, словно ножом, полоснуло их при спуске через порог.

      – Жжжи! – и нету, – улыбался Ибрагим.

      Все еще в ушах мерещился рев диких волн, и неостывшие души путников были под обаяньем чуда.

      – Напролом пойдешь – всегда цел будешь. Забоишься – пропал твоя… – поучал черкес.

      Солнце и торопливая быстрина реки делали свое дело. Вера в успех была очевидна. Что ж, еще каких-нибудь недели три и – город Крайск. Черт возьми, как все-таки хорошо, как радостно жить на свете.

      – Хватит ли нам припасов, Ибрагим? Пороху, дроби совсем пустяки.

      – Хватит…

      Тихим вечером закат был красный с желтыми закрайками.

      – Ветер будет, – сказал Ибрагим. – Примечай.

      Действительно, с полночи разыгрался ветер. Пришлось причалить шитик крепко-накрепко: волны с плеском ударяли в его борта, и тайга по берегам шумела.

      Продрогшие путники пробудились рано. На песчаных отмелях крутил песок, словно зимней порой вьюга, и вся река – в свирепых беляках.

      – Встречный!.. Вот это дрянь, – сказал Прохор.

      – Проплывем плесо, может, повернет река.

      Небо было безоблачно. Угрюм-река мощна.

      Шитик взял на самую середину. Ветер бил прямо в нос. Течение под ветром как будто остановилось, путники еле подавались вниз.

      После сильной часовой работы Прохор взглянул назад: сизый дым от костра совсем близко. Черкес сошел с кормы и тоже сел в греби. Шитик пошел ходчее. Но вот миновали шиверу с торчавшими камнями, и дальше началось тихое плесо. Шитик почти остановился. Ветер, бушуя, рвал с налету. Мачта дрожала, хлестал и трепался на ней красно-белый флаг. Было нестерпимо холодно, ветер с шумом врывался в рукава и хозяйничал под одеждой, охлаждая тело.

      По прибрежным кустам путники заметили, что шитик гонит встречь течения.

      – Взад идем. Налегай, Прошка! – Но не хватало сил, шитик настойчиво влекло обратно.

      – Попробуем бечевой.

      В лямку впрягся Ибрагим и, падая на ветер, побуровил шитик.

      Прохор пытался разжечь сделанный в носу очаг, чтобы согреть онемевшие руки, но тщетно: ветер задувал огонь.

      С приплеска несло песок, больно стегало в лицо, ослепляя воспаленные глаза. Защурившись и низко опустив голову, Ибрагим напряг всю силу, дышал, как конь, но шитик подавался туго.

      – Ну-ка ты, Прошка!.. Устал. – Он бросил лямку и, шатаясь от изнеможения, пошел к шитику. Его одежду полосовал ветер, и концы белого башлыка, как две седые косы, стлались по воздуху горизонтально.

      До самого вечера без толку бились