Троянский слон. Николай Калиниченко

окрушенно кивнул студент, – нелепица какая-то.

      – Мальчик мой, подсчет слонов – конек кафедры античной истории. – Профессор отечески потрепал юношу по плечу. – Я вас научу, это просто. Тэк-с, перво-наперво какие у нас источники?

      – Анналы, Антигон Александрийский… ну еще Плутарх.

      – Плутарх? Далековато. Это, друг мой, почти фэнтези. Остановимся на первых двух. Сколько слонов упоминают Анналы?

      – Триста зверей.

      – Рим тогда был еще не так силен. Кроме того, при Аускуле они потерпели поражение. Значит, число врагов было существенно преувеличено. Полагаю, раза в три, не меньше. Поделили?

      – Получается сто слонов, – обрадовался студент.

      – Теперь проверяем. Антигон Александрийский был грек и опирался на свидетельства личного биографа Пирра. Греки в той битве одержали трудную победу, поэтому число своих войск, вероятно, преуменьшили. Однако не так сильно, как римляне. Скажем, раза в два. Сколько слонов упоминает Антигон?

      – Сорок пять, – улыбнулся студент, – выходит девяносто!

      – Верно. Теперь добавим десяток слонов во имя Геродота Галикарнасского и Николая Михайловича Карамзина. И вот она, искомая цифра – сто слонов! Ну что, вам ясно?

      – Да! – просиял юноша, но тут же нахмурился. – Все равно не выходит.

      – Как? Еще слоновьи загадки? – притворно возмутился профессор.

      – Д-да. В последующих кампаниях в Италии и на Сицилии упоминается меньшее число слонов. Причем это в обоих источниках.

      – Вот как? И насколько же меньше?

      – Если использовать вашу формулу, профессор, то примерно в два раза.

      – Пятьдесят? – Настало время Эдуарду Михайловичу озабоченно хмуриться. – Это много. Такое число животных не могло погибнуть без всякого упоминания. Выходит, они просто испарились? Так, это уже интересно! – Профессор потер руки. – Давайте-ка я схожу за фотокопиями оригинальных рукописей, и мы попробуем с ними. Вы читаете на койне, на латыни? Не беда! Я помогу.

* * *

      Была уже глубокая ночь, когда профессор оторвался от стола, достал из кармана пачку сигарет, брезгливо посмотрел на нее и положил обратно.

      – Удивительно, коллега, удивительно! Кто бы мог подумать? Найти такое существенное несоответствие в материале, который изучен вдоль и поперек! Возможно мы с вами стоим на пороге большого открытия. Впрочем, все это может оказаться пустышкой. Еще этот таинственный Агафокл из Сиракуз…

      – Тот самый? – округлил глаза студент.

      – Нет, тот как раз умер. Наш Агафокл – просто тезка. В обоих источниках упоминается вскользь, что он первым погиб в битве, а римляне вдобавок пишут, что именно ему принадлежит идея мифической контрмеры против элифантерии. – Преподаватель вздохнул и развел руками. – В любом случае больше это имя не всплывает нигде. Вероятно, мы так и не узнаем, кто на самом деле был этот Агафокл и какую роль он сыграл в сражении. Перед нами, мой мальчик, одна из многих неразрешимых загадок истории.

* * *

      Консул Республики Публий Сульпиций Саверрион мрачно следил за тем, как остатки его армии втягиваются в ущелье. С высоты Ликанских высот была хорошо видна Апулийская равнина и войска греков, над которыми серыми холмами возвышались туши слонов. Ветер согнал с отрогов Апеннин сизую тучу. Первые капли дождя ударили в лакированный нагрудник консульского доспеха. Надвигалась ночь. Публий нахмурился, перебирая в уме последние распоряжения. «Эпирец хитер, он не бросит своих воинов на штурм укрепленного лагеря». Консул вздохнул, отвернулся от поля проигранной битвы и вошел в шатер. Настало время творить историю.

      В шатре было тепло, потрескивал уголь в жаровнях. В углу над свитками колдовал Эакид из Гераклеи, ученый грек, бывший секретарем еще при старом Сульпицие – грозе самнитов. Когда-то он преподавал юному Публию основы риторики и военного дела. Эакида консул побаивался. Грек и в обычное время за словом в карман не лез, а теперь, после поражения, обидных колкостей было не избежать.

      – Что делаешь, старик? – Консул подошел к бывшему учителю. Тот поднял седую голову и смерил Публия долгим, тяжелым взглядом.

      – Да вот, мой консул, решил написать песнь о твоей славной победе. Уже и начало придумал «Мы долго молча отступали».

      – Ну зачем ты так, дядя!

      – А затем! Боги даровали тебе преимущество, а ты им не воспользовался! Враг в одночасье потерял пятьдесят слонов, и ты все равно умудрился проиграть!

      – Да они хоть бы предупреждали, боги твои! Кони все разбежались. Ни одной целой турмы на левый фланг.

      – Неверие твое, консул, обширнее Вавилона!

      – Да у меня при виде ЭТОГО гастаты в обморок падали!

      – Значит – дерьмо твои гастаты!

      – Не зарекайся, грек! – вспылил Публий. – Это, кстати, твои соплеменники явились сюда без приглашения!

      – Горе мне! Славный род Сульпициев опозорен! Что я скажу твоему отцу? – запричитал хитрый Эакид, который понял, что сболтнул лишнее.

      – И что