1917, или Дни отчаяния. Ян Валетов

полоске металлические лапки.

      Человек в нарукавниках берет полоску в руки, читает. Разрезает. Наклеивает на бланк.

      По Крещатику едет мотоциклист в очках-консервах. Листья на киевских каштанах желтые. Часть упала на мостовые. Осень уже перевалила за середину, но еще тепло.

      Мотоциклист сворачивает на Бибиковский, едет вверх, потом делает левый поворот. Тормозит у одного из подъездов на улице Терещенковской, звонит, а когда ему открывают, вручает телеграмму привратнику.

      Слуга приносит телеграмму в гостиную на небольшом подносе.

      Мишель одет и собирается уходить.

      Михаил читает:

      – С прискорбием сообщаем, что ваш дядюшка – Александр Николович Терещенко…

      Мишель крестится, на его глазах слезы.

      Киев. Аскольдова могила. Кладбище возле церкви-ротонды

      Мелкий моросящий дождь.

      У могилы стоит семья Терещенко почти в полном составе, но на этот раз они не одни – на похороны пришло много народа, целая толпа. Множество людей в мундирах, чувствуется, что это похороны не просто очень уважаемого человека, а государственного мужа. Черные зонты колышутся над непокрытыми головами. Дождь хлещет по траве, по плитам надгробий. Памятников много, кладбище старое, тесное, люди стоят прямо между могилами.

      Священник читает поминальную молитву.

      Гроб опускают в землю. Летят вниз комья жирной черной земли и растекаются по полированной крышке.

      У могилы всхлипывающая вдова, рядом с ней, придерживая под локоть, мадам Терещенко – все такая же строгая, с сурово поджатыми губами. Рядом – супруги Ханенко, Богдан Иванович и Варвара Николаевна, чета Муравьевых-Апостолов. Молодое поколение семьи – многочисленные двоюродные и троюродные братья и сестры – тоже здесь.

      У ворот кладбища вереница экипажей и машин.

      Публика разъезжается.

      Киевский особняк Михаила Терещенко. Гостиная

      Входит одетый по-дорожному Федор Федорович.

      Мишель обнимает его.

      – Почему не раздеваешься?

      – Зашел попрощаться. Жена ждет в экипаже. Едем домой.

      – Самолеты зовут? – спрашивает Михаил с грустью.

      – Зовут, – соглашается Дорик.

      – А мое предложение?

      Дорик качает головой.

      – Не мое это дело, – говорит он виновато. – А раз не мое – толку не будет. Денег мне и моим детям хватит, да и не хочу я коммерцией заниматься. Я, Мишенька, хочу построить самый быстрый в мире самолет. А потом, после самого быстрого – самый большой. Ты себе помощника найдешь, дядя Богдан поможет, если попросишь. А меня не уговаривай, я на сахаре зачахну.

      – Да я и не уговариваю, Федя. Доброй дороги!

      – Не скучай. Я всегда буду тебе рад, так что… ждем в гости!

      Они еще раз обнимаются на прощание.

      – И помни, о чем я тебя просил, – негромко говорит Дорик. – Не играй с огнем. Эти люди тебя скушают, а косточки выплюнут. Ты не той породы, Мишель. Ты игрок, а не налетчик.

      – Конечно, – отвечает Терещенко, похлопывая Федора по спине. – Ты за меня