1917, или Дни отчаяния. Ян Валетов

горячие. Без смертоубийства не обойтись.

      Гул голосов становится громче. Вдали уже видны первые ряды катящегося по Невскому человеческого вала. Пятнами над толпой красные флаги, транспаранты: «Долой войну!», «Долой немку!», «Хлеба и мира!».

      – Ага… – говорит урядник. – Вот сейчас сами все и увидите. Тут мне шашкой махать без смысла. Тут, господин штабс-капитан, пулеметы нужны.

      – Вы, Казанцев, поезжайте, – цедит сквозь зубы Лашкевич. – Спасибо. Дальше мы без вас.

      – И вам спасибо, господин штабс-капитан, – отвечает урядник. – Дай вам Бог удачи!

      Казаки протискиваются через строй и уезжают оглядываясь.

      – Господа офицеры! – негромко зовет Лашкевич.

      К нему, придерживая шашки, подбегают трое.

      Лашкевич отдает приказы.

      Солдаты стоят в две шеренги и переговариваются. У многих на лицах нерешительность, некоторые глядят на приближающихся демонстрантов с ужасом.

      Офицеры бегут прочь от командира.

      «Первая шеренга – товсь!» – летит над Невским.

      Уже слышны слова песни, которую распевают бунтовщики. Это «Марсельеза».

      Первая шеренга опускается на колено, держа винтовки наизготовку.

      Толпа надвигается на солдат.

      Пулеметчик заправляет в лентоприемник ленту.

      – Первый – над головами! – командует один из офицеров. – Цельсь!

      Лашкевич выходит перед строем, навстречу толпе и поднимает руку.

      – Стой! – кричит он, но пение и возгласы заглушают его голос.

      Между толпой и взявшими наизготовку винтовки солдатами остается не более сотни шагов. Песня уже не звучит, гремит в тысячу глоток. Толпа продолжает идти.

      Лашкевич машет рукой.

      Первая шеренга стреляет.

      Шквал свинца проносится над головами бунтующих.

      (В нескольких кварталах от них казачий урядник осаживает коня и, оглянувшись через плечо, укоризненно качает головой. Из переулка навстречу ему выезжает несколько десятков всадников в казачьей форме. Казанцев со своими вливается в отряд, и казаки скачут обратно, на звуки выстрелов.)

      И толпа встает. Задние ряды еще продолжают напирать, передние упираются изо всех сил, но непреодолимая сила инерции несет их на еще дымящиеся стволы.

      – Вторая шеренга, товсь!

      – Аааааа! – выдыхает толпа и окончательно останавливается.

      – Приказываю разойтись! – кричит Лашкевич, надрывая горло. – Немедленно! Дальше никто не пройдет!

      – Это ты! Ты отойди, падло! – кричат из толпы.

      – Не стреляйте, братушки! – несется из гущи людей визгливый женский голос. – Не стреляйте, мы же свои!

      – Разойтись! – опять орет штабс-капитан. – Немедленно! Будем стрелять!

      – Они не будут в нас стрелять! – кричит кто-то. – Не будут! Не стреляйте, братушки! Вперед!

      Щелкает револьверный выстрел. За ним еще. Стреляют из толпы, из самой гущи. Стрелку неудобно, его толкают со всех сторон, он промахивается и сыпется стекло из выбитого пулей окна.

      Огромная людская масса колышется, как