Фоторобот в золоченой раме. Сергей Зверев

ятнадцатого века каноны классицизма уже тянули искусство вниз, тяжеловесные прорисованные линии, предельная чёткость и детализация. Закостенелость.

      – Это верно, – важно кивал похожий на крота-бухгалтера из мультфильма «Дюймовочка» олигарх на рынке молочных продуктов.

      – А хотелось движения. Воздуха. К этому через несколько десятилетий придут импрессионисты. А русское искусство пришло раньше, ещё в середине девятнадцатого века. Не случайно русская живопись по ценам в десятки раз выше западной того же периода.

      – Даже слишком высоко, – олигарх аж причмокнул. – Восемьсот тысяч долларов.

      – Для вас семьсот пятьдесят. Нам ещё важно, чтобы картины уходили не к бездушным торговцам, а к людям, которые их будут ценить.

      – Семьсот пятьдесят, – олигарх прокручивал что-то в голове. – Мне надо подумать.

      В галерее было светло от света ярких ламп. Ирина Левицкая, невысокая миловидная женщина, увлекала клиента от одной картины к другой, а на всё это с какой-то угрюмой надеждой взирал двухметровый нахохлившийся мужчина в очках.

      Процесс охмурения проходил в привычном русле. Ирина блестяще владела этим искусством – она могла быть снисходительной, заискивающей, высокомерной. Клиент должен воспринимать арт-дилера как жреца, которому открыто сокрытое для всех, а себя – как посвящаемого.

      Проводив клиента до дверей и закрыв за ним дверь, Ирина победно взметнула руку:

      – Он наш.

      – Ещё неизвестно, – сказал здоровяк Рубен Левицкий, партнёр и по совместительству муж Ирины.

      – Видел, как загорелись его глаза, когда он смотрел на «Пейзаж с озером». Это глаза наркомана. Он болен собирательством. Как говорил мой учитель Рубинштейн: «Только шизофреники могут платить такие деньги за старые куски холста, измазанные краской».

      – Особенно сомнительного авторства и происхождения, – горько усмехнулся Рубен.

      Ирина резко повернулась к нему и обожгла взглядом.

      – Чтобы я никогда не слышала от тебя этого!

      – Ну а я чего, – стушевался Рубен. – Чего такого сказал?

      – Никогда, – настойчиво повторила она, сжав кулаки.

      – Да. Ну да. Извини.

* * *

      Платов нервно посмотрел на часы. Он опаздывал. Притом опаздывал прилично. А если он опоздает, то… Ой, что будет. Оксана просто его уничтожит – морально, а может быть, и физически.

      В этот день шестнадцать лет назад они познакомились. Оксана помнила это прекрасно, тогда как он забывал об этом всё время. И опаздывать в ресторан «Узбекистан» нельзя.

      Поэтому стоять в пробке Платов не стал, и его «Жигуль» устремился по окольным улицам и переулкам. Наддал газу – узкая улица была почти пустая.

      Бумс. Скрежет. Удар. Звон стекла.

      – Ну твою ж мать! – простонал Платов.

      Какой-то подколодный гад на синем «ВАЗ-2105», газуя без ума и удержу, вынырнул из переулка справа и, будто специально, пошёл на таран.

      Платов, в последний момент краем глаза заметив движение, вывернул руль, поэтому удар получился скользящим. «Вражескую» машину развернуло, она ткнулась бампером в столб и заглохла. Её перекосившаяся дверь вылетела от удара. Наружу вывалился смуглый черноволосый заморыш. Упал на колени. Но тут же вскочил и, пошатываясь, ринулся прочь.

      – Стой, зверёк! – Платов, злой как чёрт и внутренне уже созревший для насилия и беспредела, выскочил из салона.

      Смуглокожий бегун ковылял, хромая, а вовсе не нёсся горной ланью. Платов легко настиг его. Толчком в спину уложил на асфальт и поинтересовался:

      – Далеко бежим?

      – Да пишел ты, к-а-а-а-зе-ел! – истерично заорал кавказец и попытался вскочить.

      Платов уверенным, отработанным движением заломил руку, потом другую, защёлкнул наручники. И ласково осведомился:

      – И кто у нас, такой говорливый, сейчас за козла ответит?

      – Да пишёл ты, казёл чумазый! – неожиданно блеснул кавказец, видимо, чем-то дорогим ему словцом.

      – О, как запущено всё.

      Платов, вздёрнув за куртку, которая треснула по швам, поставил неудачливого водилу на ноги. Кавказец попытался пнуть его ногой и заработал мощный удар ладонью в лоб – бил Платов ладонью, как кувалдой, рука у борца-вольника тяжёлая.

      Платов огляделся. Чем-то знакомая была тачка у камикадзе. Обычная синяя «пятёрка». А вот номер… Да его же только что объявили в розыск! Об этом трещала рация в салоне служебного автомобиля. Угон!

      Ну что, опер, не зря день прошёл. Вот так вот палки рубят профессионалы. Идёшь, а она сама падает сверху. Красота… Ну, если не считать погнутой дверцы. И ещё – Оксаны… Ну что за засада! Что делать?

      Платов обвёл задумчивым взором угонщика, прикидывая – а не отпустить ли его восвояси… Но в мире нет таких причин, которые заставят его отпустить жулика.

      Поэтому он горестно вздохнул, взял микрофон автомобильной рации, нажал на тангету и угрюмо произнёс:

      – Утёс