Дети Ржавчины. Михаил Тырин

Что?!! – мы с Петром так резко развернулись, что Виталик невольно попятился.

      – Я только что оттуда, – сообщил он. – Страшное дело. Он разбил себе голову о батарею. В квартире такой кавардак, словно стадо носорогов в жмурки поиграло. Он рехнулся, это точно.

      – Как рехнулся? – проговорил я. – Слушай, а это точно, что он... сам?

      – Абсолютно, – махнул рукой Седых. – На криминал первым делом проверили – и мы, и потом милиция... Дверь изнутри на два замка закрыта. Все чисто. Он сам это сделал.

      Мы с Петей переглянулись и некоторое время молчали. Виталик смотрел на нас удивленно. Видимо, мы как-то не так себя вели.

      – Постой, а если дверь, говоришь, была закрыта, то как узнали?

      – Не стройте из себя детективов. Все очень просто – у него дом углом стоит, и из соседнего окна видна кухня. Утром соседи увидели, что подоконник весь в крови. Ну и...

      Мы снова переглянулись.

      – Ладно, пойду, – сказал Виталик. – Да, вот еще! Директор хотел, чтоб вы зашли, как отдохнете.

      – Зачем? – испуганно спросил Петр.

      – Ну как? Доложить, конечно.

      Он повернулся и пошел усталой размеренной походкой человека, честно отработавшего свой хлеб. Я смотрел на него и думал: сейчас он вперед нас доложит о двух психах на крыше, которые вздрагивают, таращатся друг на друга, того и гляди сами спрыгнут.

      – Олег, мы должны все рассказать, – обреченно проговорил Петя.

      – Боишься, вслед за Гришаней отправимся?

      – Я сейчас всего боюсь. И, знаешь, даже тебя.

      – Не бойся. Гришаня – натура чувствительная, да и препарата он принял меньше, чем мы. Вот и не выдержал. Давай пока повременим с докладом. Хотя бы до завтра. Мы должны сами попытаться понять что-то, прежде чем в нас начнут копаться другие.

      – Понимаю твое состояние. Но мне действительно не по себе.

      – Как говорила моя бабушка, если страшно – возьми палку.

      – Ну хорошо, – вздохнул Петя. – Считай, договорились. Сегодня у нас все равно выходной, а завтра – прямо с утра встречаемся и идем к шефу. Боюсь, расколет он нас, сразу поймет, что темним. Ну да ладно.

      Мы пошли вниз. На лестнице я встретил группу веселых шумных ребят из какого-то смежного сектора. Каждый тащил автомат или карабин, наверно, возвращались со стрельбища. Мне пришла в голову неожиданная мысль. Отдадут ли мне теперь мой пистолет? Вообще, состоим ли еще мы с Петькой в списках Ведомства, доверяют ли нам по-прежнему, или отныне все кончено?

      Я зашел в лифт, спустился в Хранилище. В оружейку меня пустили беспрекословно. Я протянул в окошко карточку, и через минуту мой пистолет лежал передо мной. Все прошло, как обычно – без задержек, без уточняющих звонков и недоверчивых взглядов. Я почувствовал холодную испарину. Черт возьми, кажется, я стал неврастеником...

      Однако пистолет мне отдали, значит, я еще свой в этих стенах.

      Я уже знал, куда сейчас поеду. Уже три года я поддерживаю отношения с одним человеком. Его зовут Роман Петрович, ему около семидесяти. За нашу дружбу меня на работе по головке бы не погладили, это точно. По всем правилам,