Сезон нежных чувств. Сергей К. Данилов

поинтересовался Рифкат.

      – На месте решим. Вдруг там всё снегом завалено.

      – А вдруг залили, наконец, беговую дорожку льдом, – вспомнил Рифкат. – Ты хорошо на коньках стоишь?

      – Не очень.

      Пустынным, как таежная трасса, проспектом прибежали к университету. Кругом разлилась таежная зимняя тишина: не пролетит, заунывно подвывая, карета скорой помощи, катафалк никакой не проедет, даже милицейский газик не пронесется посередь дороги, ловя бандитов. Затаился народишко по квартирам, силы экономит, спит, свернувшись калачиком под одеялом, и потому не мрёт покуда, не болеет и даже не безобразничает. Всегда бы так.

      Единственным движущимся объектом, исказившим полную недвижность арктического пейзажа, оказался невесть откуда прикативший троллейбус с замороженными окнами, на последнем протаяно каким-то горячим сердцем большое слово: «ЛЮБА». Ужасающе скрипя замороженными металлическими членами, высадил на университетской остановке двух студенток, которые, резво семеня новыми валенками, бросились через дорогу к университетской библиотеке. Основательно замотанные в пушистые бабушкины шали, они старательно прижимали ко рту и носу варежки, что все равно не спасёт от завтрашнего покраснения и шелушения кожи. Стремление к науке того стоит! Научка по воскресеньям в преддверии сессии начинает наполняться, так что места в читальном зале даже в такой мороз лучше занимать с утра.

      Вбежав красивой поступью в университетские ворота, спортсмены резко сбавили скорость, перейдя на спортивную ходьбу. Мерзлый воздух уже схватил гортань и взялся за бронхи.

      Деревья и кусты в роще покрылись роскошным бело-фиолетовым кристаллическим убранством, превратившим насаждения в вечноцветущие субарктические деревья неизвестных видов. Главный корпус тонул в чаще зимнего сада, многократно более роскошного, чем летний, как экскурсионный теплоход в тропической гавани из белых джунглей. О создателе университетского сада и через много лет после его (чего?) трезвонили чуть ли не в каждом номере университетской газетки. При чтении Юрик пропускал эти скучные заметки. А теперь подумал с незнакомым чувством благодарности к вроде постороннему прошлому: «Вот жил человек и создал такую красоту!».

      На тропинке сказочного леса стояли два человека: маленькая старушка в кокетливой шапочке и белом пушистом платке под ней и высокий, прямой, с тростью старик в серой полковничьей папахе. Лица у них были одинаково белыми, без кровинки. Они не спеша любовались на покрытый белым прозрачным облаком сад, как японцы на цветущую сакуру. Медленно переходили с одного места на другое, меняя точки обзора.

      Рифкат остановился. Проковырял в замёрзших очках дырочку, которая тут стала затягиваться белой плёнкой.

      – Знаешь, что-то щёки сильно обмерзают. Кстати, ты тоже потри, у тебя кончик носа белый, – развернулся и пошёл назад.

      Спускаться на Московский