Сезон нежных чувств. Сергей К. Данилов

побери! Немедленно пшла вон! Охрана! Проводите к выходу! А ты, Соловейчик, проснись, не то в лоб получишь.

      Подошел Парилис. Втроем они обступили кровать соседа. Угроза возымела действие. Не сразу, но без повторения: Соловейчик отворил глаза.

      – Что, здорово я вас разыграл? – спросил он прежним мальчишеским дискантом. – Я даже петь могу под Эдиту Пьеху.

      – Да иди ты на…

      Если можно назвать «разгаром дня» моросящее, затянутое серой пеленою, безрадостное небо в половине второго часа дня, то это был именно он, так называемый разгар.

      Первокурсники ушли утром на занятия, закрыв его, спящего, снаружи на ключ. Лучше бы он не просыпался сегодня. Нет, Бармин не пойдет на занятия. Об этом не может быть и речи. Он вообще не желает вставать. Никому не откроет. Никому. Неужели так и становятся алкоголиками? Похмельный синдром, первый признак алкоголизма, – налицо. В своей жизни на первом курсе он же зарекался однажды больше не пить, а теперь снова полностью деморализован: и физически, и морально. Никого не хочет видеть, ничего не желает слышать. Его здесь нет. Он не существует в природе. А если существует, то исключительно по ошибке.

      Стук в дверь повторился. Нет, в животе не картошка на сале, смоченная водкой, а кило жирных тараканов, до ужаса противных.

      – Эй, Бармин, открывай, подлый трус!

      Грамм… Что они там вчера нарешали с ней в пьяном виде? Юрик соскрёбся с постели, сделал два шага до двери, щёлкнул замком, после чего был снесён мощным порывом ворвавшейся жизнерадостной подруги опять на кровать.

      Грамм пребывала в стального цвета халате с косым запахом, но выглядела выше ростом, возможно, от распушенных в неимоверную прическу крашеных платиновых волос. Лицо было тоже явно не её, а какой-нибудь западной актрисы, которую Бармин в упор не знал. А главное, она активна без всякой меры. Сидя сгорбленно на кровати, жалобно спросил:

      – Чего тебе?

      Она принялась хохотать. Вчера ушла с хохотом, сегодня вернулась – опять хохочет и ещё пальцем тычет, зараза. Бармин глянул, куда тыкала подружка, – на его ногу, и увидел лиловый синяк, уходящий от колена через бедро до самых плавок. Более длинный и обширный синяк имелся лишь в детстве, когда он в дошкольном возрасте спускался на высоких ходулях с горки и дроболызнулся плашмя о соседский забор. Тогда синяк проходил от лба до колен, но и этот тоже неплох. Итоговое второе место.

      Подружка крутанулась на месте волчком, полы халата взлетели в воздух, обнажилась снова красивая женская нога, как ни странно, ещё более красивая, чем вчера. Он подумал и понял, почему сегодня на ней не шлепанцы, а красная лакированная босоножка на высоком каблуке. Причём Грамм согнула и поставила её этак с шиком, на особый манер, что ни дать ни взять – настоящая испанка или цыганка испанская, и даже выкинула вверх руку, будто завершила танец бурной страсти фламенко. На её изящном бедре тоже красовался длинный синяк. Эля радостно указывала на него пальцем.

      «Чему