Путь на Амальтею. Аркадий и Борис Стругацкие

Спать все-таки хотелось так, что глаза никак не открывались. За последние трое суток он проспал в общей сложности не более пяти часов. Перелет выдался нелегкий.

      В коридоре было пусто и светло. Быков направился в рубку, стараясь не шаркать ногами. В рубку нужно было идти через кают-компанию. Дверь в кают-компанию оказалась открытой, оттуда доносились голоса. Голоса принадлежали планетологам Дауге и Юрковскому и звучали, как показалось Быкову, необыкновенно раздраженно и как-то странно глухо.

      «Опять они что-то затеяли, – подумал Быков. – И нет от них никакого спасения. И выругать их как следует невозможно, потому что они все-таки мои друзья и страшно рады, что в этом рейсе мы вместе. Не так часто бывает, чтобы мы собирались вместе».

      Быков шагнул в кают-компанию и остановился, поставив ногу на комингс. Книжный шкаф был раскрыт, книги были вывалены на пол и лежали неаккуратной кучей. Скатерть со стола сползла. Из-под дивана торчали длинные, обтянутые узкими серыми брюками ноги Юрковского. Ноги азартно шевелились.

      – Я тебе говорю, ее здесь нет, – сказал Дауге.

      Самого Дауге видно не было.

      – Ты ищи, – сказал задушенный голос Юрковского. – Взялся, так ищи.

      – Что здесь происходит? – сердито осведомился Быков.

      – Ага, вот он! – сказал Дауге и вылез из-под стола.

      Лицо у него было веселое, куртка и воротник сорочки расстегнуты. Юрковский, пятясь, выбрался из-под дивана.

      – В чем дело? – сказал Быков.

      – Где моя Варечка? – спросил Юрковский, поднимаясь на ноги. Он был очень сердит.

      – Изверг! – воскликнул Дауге.

      – Без-здельники, – сказал Быков.

      – Это он, – сказал Дауге трагическим голосом. – Посмотри на его лицо, Владимир! Палач!

      – Я говорю совершенно серьезно, Алексей, – сказал Юрковский. – Где моя Варечка?

      – Знаете что, планетологи, – сказал Быков. – Подите вы к черту!

      Он выпятил челюсть и прошел в рубку. Дауге сказал вслед:

      – Он спалил Варечку в реакторе.

      Быков с гулом захлопнул за собой люк.

      В рубке было тихо. На обычном месте за столом у вычислителя сидел штурман Михаил Антонович Крутиков, подперев пухлым кулачком двойной подбородок. Вычислитель негромко шелестел, моргая неоновыми огоньками контрольных ламп. Михаил Антонович посмотрел на капитана добрыми глазками и сказал:

      – Хорошо поспал, Лешенька?

      – Хорошо, – сказал Быков.

      – Я принял пеленги с Амальтеи, – сказал Михаил Антонович. – Они там уж так ждут, так ждут… – Он покачал головой. – Представляешь, Лешенька, у них норма: двести граммов галет и пятьдесят граммов шоколада. И хлорелловая похлебка. Триста граммов хлорелловой похлебки. Это же так невкусно!

      «Тебя бы туда, – подумал Быков. – То-то похудел бы, толстяк». Он сердито посмотрел на штурмана и не удержался – улыбнулся. Михаил Антонович, озабоченно выпятив толстые губы, рассматривал разграфленный лист голубой бумаги.

      – Вот, Лешенька, – сказал он. – Я составил финиш-программу.