Путники. Игорь Ткаченко

до техпор, пока неодолимая сила снова не звала их в дорогу.

      1. Хромой Данда

      Зыбкая полоска земли показалась на горизонте, когда надежда уже покинула измученных, отчаявшихся людей, но прошло еще два томительных дня, прежде чем семь кораблей с воинами, женщинами, стариками и детьми – всеми, кто уцелел в жестокой войне, – приблизились к неведомому берегу.

      Один за другим корабли на веслах вошли в просторную бухту, защищенную от ветра похожими на клыки чудовища бурыми скалами. Тучи потревоженных птиц поднялись в воздух и с пронзительными криками заметались над мачтами. Крики птиц да скрип уключин – ни звука больше не раздавалось над гладкой водой.

      Люди молчали. Ликование при виде земли сменилось привычным сосущим чувством ожидания и тревоги. Поросший густым лесом берег выглядел безлюдным, но кто знает, что ждет там беглецов?

      Окованный медью нос корабля заскрежетал по песку, и Гунайх с обнаженным мечом в одной руке и боевым топором в другой первым спрыгнул на узкую песчаную полоску, за которой сразу же сплошной стеной вставал незнакомый лес.

      Тихий, подозрительно тихий лес.

      Некоторое время Гунайх выжидал, вглядываясь в заросли, потом подал знак, и тотчас через борт, бряцая оружием, но все еще в полном молчании посыпались воины. Едва коснувшись ногами земли, они втягивали головы в плечи, будто ожидая удара, и озирались по сторонам, судорожно сжимая мечи и топоры.

      «Трусы! – со злостью и горечью подумал о них Гунайх. – Самые лучшие, самые верные погибают первыми. Выживают трусы».

      «Только бы не засада», – думал он, шагая взад и вперед вдоль кромки воды и окидывая короткими цепкими взглядами поглотивший разведчиков молчаливый лес, затянутые дымкой далекие снежные вершины гор и свои корабли, где, укрывшись за высокими бортами, изготовились к стрельбе лучники и самые могучие воины уперлись шестами в дно, готовые в случае намека на опасность до хрипа, до крови из глоток напрячь мышцы, вырвать корабли из песка, разом вспенить веслами воду…

      …готовые бежать, скрываться, втягивать трусливо голову в плечи, по-заячьи запутывать следы и каждое мгновение чувствовать на затылке дыхание погони.

      «Только бы не засада! Только бы земля эта оказалась безлюдной, только бы сбылось обещание хромого Данда», – как молитву, как заклинание повторял про себя Гунайх.

      Передышка, несколько месяцев, несколько лет передышки. Боги! Я не прошу многого, я прошу только покоя!

      Время – вот что нужно клану. Время! Чтобы воины забыли о поражениях, чтобы женщины нарожали детей, чтобы подросли и стали воинами дети, не видевшие слабости отцов. Чтобы снова все стали как пальцы одной руки, которую всегда можно сжать в кулак.

      Неудачи озлобили людей, отняли у них смелость и разум. Перед сражением воины больше думают о бегстве, чем о победе. Неспокойными стали глаза женщин, визгливыми их голоса. Младенцы, зачатые в страхе перед завтрашним днем, рождаются трусами. Все чаще и чаще Гунайх ловил на себе угрюмые взгляды исподлобья, а вечно всем недовольные старики словно бы невзначай вспоминают о древнем испытании и обряде смены вождя. Глупцы! Только благодаря ему, Гунайху, клан до сих пор не истреблен до последнего человека.

      Гунайх вспомнил, как ночью, которая должна была стать для клана последней, он сидел у костра, обнимал за плечи младшего, единственного оставшегося в живых, сына, и рассказывал ему о победах и былом величин клана. Мальчик слушал и, Гунайх чувствовал это, не верил ни одному слову, глаза его слипались, и все ниже клонилась голова. Гунайх уже решил про себя, что, как только Гауранга уснет, он сам даст ему легкую смерть. Негоже сыну вождя попадать в плен и гореть заживо в жертвенном костре победителей.

      Наконец мальчик уснул, а Гунайх долго еще сидел, вынув нож и неподвижно уставившись в огонь, не в силах перечеркнуть последнюю надежду.

      Но боги смилостивились.

      Дозорные приволокли к костру дряхлого старика с всклокоченными седыми волосами и в заляпанной грязью изодранной одежде. Голосом, какой мог бы быть у расщепленного морозом пня, старик требовал разговора с вождем.

      – Хорошо у костра такой ночью, как эта, – проскрипел старик, когда дозорные, ворча, отошли в сторону. Он поворошил угли концом своего длинного посоха, протянул к огню костлявые руки и зябко поежился, сразу став похожим на большую мокрую птицу. – Еще бы миску горячей похлебки и кусок лепешки… Прикажи, вождь, не жалей. Зачем обреченным пища? А старому Данда много не надо, всего-то миску похлебки и кусок лепешки. А, вождь?

      В другое время после таких слов наглец уже корчился бы с перебитым хребтом, но сейчас Гунайх лишь спросил:

      – Кто ты, откуда и зачем пришел?

      – Тот, кого отовсюду гонят, может рассказывать долго, а у тебя нет времени слушать, скоро рассвет. Я пришел, чтобы помочь тебе… Кто бы мог подумать, что старый Данда будет предлагать помощь могучему Гунайху! – старик засмеялся, будто горсть зерна бросили в пустой котел. – Они начнут с вое ходом солнца, ты это знаешь, вождь. Их много, очень много, это ты тоже знаешь. Против тебя объединились все