Пересадочная станция. Клиффорд Саймак

и два журнала.

      – Ты, я смотрю, много всякого выписываешь, – сказал он, – а писем почти не получаешь.

      – Да кто же мне напишет? У меня никого не осталось.

      – Но сегодня тебе пришло письмо.

      Инек, не скрывая удивления, взглянул на пачку корреспонденции и тут только заметил уголок конверта, торчащего между журналами.

      – Личное письмо, – добавил Уинслоу, причмокнув губами. – Не деловое. И не реклама.

      Инек сунул пачку под руку, рядом с прикладом ружья.

      – Наверное, какая-нибудь ерунда.

      – А может, и нет, – сказал Уинслоу, и глаза его блеснули.

      Он достал из кармана трубку, затем извлек кисет и неторопливо набил ее табаком. Мотор все еще пощелкивал. На безоблачном небе сияло солнце. Пыльная листва вдоль дороги источала душный, едкий запах.

      – Я слышал, этот тип, что ищет женьшень, опять вернулся в наши места, – сказал Уинслоу, стараясь, чтобы фраза прозвучала обыденно, но в голосе его все равно послышались заговорщицкие нотки. – Дня три или четыре его не было.

      – Может быть, уезжал продавать женьшень.

      – Сдается мне, что он вовсе не женьшень ищет, – сказал почтальон. – Что-то другое.

      – Он уже довольно давно тут…

      – Начнем с того, – сказал Уинслоу, – что на женьшень теперь почти нет спроса, но даже если бы и был, так нет самого женьшеня. Вот раньше его хорошо покупали. Китайцы им вроде лечатся, но сейчас торговли с Китаем почти что нет. Помню, когда я был мальчишкой, мы тоже ходили искать корешки. Они в ту пору нечасто попадались, но все же попадались…

      Уинслоу откинулся на а шику сиденья, сосредоточенно потягивая трубку.

      – Странно все это, – сказал он.

      – Я ни разу этого человека не видел, – ответил Инек.

      – Бродит по лесам, – продолжал Уинслоу, – собирает всякие растения. Я одно время думал, он какой-нибудь знахарь или колдун. Травы для разных там снадобий и все такое. И к Фишерам зачастил, хлещут там это их пойло да все о чем-то разговаривают. Колдовство сейчас не в почете, но я в эти вещи верю. На свете полно такого, что наука объяснить не в состоянии. Взять хотя бы дочку Фишера, глухонемую, – так вот она умеет заговаривать бородавки.

      – Я тоже слышал, – сказал Инек и подумал: «Не только это. Она еще умеет лечить бабочек».

      Уинслоу наклонился вперед:

      – Чуть не забыл. У меня для тебя еще кое-что есть.

      Он поднял с пола машины коричневый бумажный сверток и протянул Инеку:

      – Не посылка. Это я сам для тебя сделал.

      – Да? Спасибо. – Инек взял сверток из его рук.

      – Можешь развернуть, – сказал Уинслоу. – Посмотришь, что там такое.

      Инек медлил.

      – Стесняешься, что ли? Открывай.

      Инек разорвал бумагу и увидел деревянную статуэтку двенадцати дюймов высотой, изображавшую его самого. Светлое, медового цвета дерево сияло на солнце, словно золотистый кристалл. Он шагал, удерживая винтовку под рукой и чуть наклонившись против ветра,