Превращения. Александр Зорич

и душно. Когда Лиля пропала, Ириша продолжала истово соблюдать Лилины запреты («ведь вернется!»). В день, когда она принесла свой фаленопсис «Джамбо де Превиль» (так звали кисулю «по документам») и установила его на подоконник, на градуснике было тридцать два. Однако кисуле понравились все тридцать два и Ириша почувствовала: так правильно.

      В повадках кисули обнаружилось так много родного…

      Например, она обожала музыку.

      Кисуля требовала, чтобы Ириша закрывала на ночь шторы (Лиля – та не одобряла занятий любовью при свете).

      Кисуля жгуче ненавидела общество куцей драцены и никогда не цветшего кактуса (других растений у Ириши не было). Лиля же презирала общество Иришиных родственников, коллег и друзей. Ирише пришлось убрать впавшие в немилость растения на кухонный подоконник и раздружиться с кое-какими приятелями. Впрочем, и то, и другое она сделала без сожаления.

      Когда же все требования бывали соблюдены, кисуля, как и некогда Лиля, как-то по-особенному полно умиротворялась. Не глядела букой, не язвила и не ныла. Но расправляла лепестки и начинала источать оргиастический нектар Абсолютно Счастливого Существа…

      Кстати о друзьях и обществе. Гости бывали у Ириши нечасто, но мало кто из визитёров удерживался от того, чтобы тайком хихикнуть в кулачок, завидев разодетую кисулю на широкой кружевной салфетке… Некогда Ириша ловила сдавленные смешки и скабрезные взгляды, представляя Лилю приятелям «из нормальной жизни».

      – А это Лиля, моя подруга. Ей негде жить, поэтому сейчас она живет у меня.

      «Знаем мы таких подруг…» – снисходительно улыбались гости.

      Но, как когда-то и с Лилей, Ирише было нисколечко не стыдно.

      Однажды Ириша наконец-то решилась сформулировать свое открытие, свою истину: орхидеи – это как бы отчасти женщины. И обращаться с ними следует как с женщинами…

      Вскоре, когда Ириша осознала, что даже не подозревает, чем подкармливать кисулю, она накупила себе иллюстрированных книг по домашнему разведению орхидей. Принялась читать. И что же? По некоторым смутным намекам – где интонация, а где вычурный двусмысленный оборот – она с удивлением, переходящим в восторг, обнаружила: авторы тех книг тоже ее истину знали! «Орхидея странно воздействует на цветоводов-любителей… Сумасшедшие коллекционеры доводили себя до разорения, чтобы утолить свою страсть и завладеть редким растением, которое с трудом цвело даже в самых роскошных оранжереях викторианской эпохи…» – писали в «Большой энциклопедии комнатных растений» на странице триста семьдесят четвертой.

      «Выходит, я всего лишь променяла одну женщину на другую. Оно, конечно, вышло бы смешнее, если бы я променяла Лилию на Розу, но и так, в общем, символично», – размышляла Ириша, покачиваясь в медленном гамаке на границе сна и полусна. Под окном искрила электрическая колбаса полуночной электрички. В полуметре от ее кривой, на рогалик похожей ортопедической подушки, потакал теплым кондиционерным ветрам и сполохам сине-зеленой весенней ночи,