Ледобой. Круг. Азамат Козаев

один поворот.

      Потыкович осторожно перекатился на спину, каждый миг ожидая нож в затылок, а я по мере переворота уводила нож с темени на шею. Бок болел. Недавно получила в бока от Гарьки, теперь этот приложился.

      – Медленно встаем.

      Это я сказала «медленно встаем». На деле подскочила быстрее оленихи, поднятой волками, а вот Тишай вставал действительно медленно. Хватит на сегодня глупостей.

      – Ослабь гашник.

      Ослабил.

      Скользнула ему за спину, молниеносно просунула руку с ножом за веревку и, прокрутив кисть один раз, затянула гашник петлей на запястье, при этом нож мертво уперся Потыковичу в спину.

      – Ты один или все такие?

      – Что?

      – Спрашиваю, один любишь лошадок или отец с братьями тоже в деле?

      – Один, – глухо бросил конокрад. – Их не тронь.

      – Дурак ты, лошадник.

      Мы подошли к стану Потыковичей, и я со всей дури пнула распорку, на которой держался тканый полог.

      – Подъем! – заревела что было дурости. – Утро доброе, доброй ночи!

      Как огурцы из бочонка, наружу посыпались гости-соседи, заспанные и немного хмельные. А кого бояться? Двух баб да старика?

      – Что такое? Лихие напали?

      Все четверо, на ходу оправляя рубахи, зевая, почесываясь, выкатились из-под полога. Кто-то из братьев раздул тлеющие угли.

      – Да нашла тут одного, – выпростала руку из-за гашника и толкнула конокрада в руки отца и братьев.

      В неверном свете кострищного огня лица всех четверых сделались ровно каменные. Старик так и вовсе поджал губы и свел брови на переносице. И только теперь, когда угроза миновала, я с отвращением отплевалась.

      – Что опять учудил? – Потык с недоброй ухмылкой подошел к сыну. – Спрашиваю, что опять учудил?

      Тишай кротко вздохнул и отвернулся.

      – Лошади, – только и буркнул.

      – Опять? – взревел отец и от души приложился карающей дланью к лицу сына. Голова лошадника только дернулась.

      – Отец, я…

      – Цыть, недоносок! – Кто-то из сыновей, как бы не сам Цыть, здоровенной ручищей так огладил брата, что незадачливый вор согнулся пополам и повис на кулаке старшего.

      – Встань, бестолочь! – Потык за волосы вздернул непутевого отпрыска на ноги. – Всю душу вымотал! Уж сколько раз краснел из-за тебя на людях – украснелся весь! Обещал от земли отлучить – отлучу! И не посмотрю, что родной сын, – по миру пойдешь! Марш внутрь!

      Здоровенный детина, кое-где и сам битый сединой, нырнул под полог, ровно нашкодивший отрок. Подозреваю, что отец и братья еще наддадут, когда вблизи не останется чужих глаз. Братья с самым свирепым видом друг за другом скользнули следом, старик задержался. Виновато посмотрел на меня, развел руками и поклонился в самый пояс. Я слегка кивнула. Ну до чего борода отвратна на вкус!

      Немного времени прошло. Кто-то негромко кашлянул у входа в шалаш, и я вылезла.

      – Уж ты прости меня, старика. – Потык топтался у входа и мял