Траур по человеку, которым не стал. Елизавета Доменская

того выбора.

      Жажда добра и добродетель – отнюдь не схожие понятия. Играя роль святых, мы гордо заявляем, что сами избрали путь светлый, однако и заблуждаемся здесь в том, что предпочитаем, на самом-то деле, не свет, но отсутствие мрака.

      Человек ненавидит себя, и в этом цель его. Он смеётся над прежним счастьем, считая его пылью, обрекая ценности на покой. Так тягостно в правду уверовать в солнце во всей окружающей мгле.

      Не ведаю, делал я это или только желал так думать, но ведь и выбор говорит нам о том, что многое можно изменить одним отношением. Я выбрал счастье. Я выбрал свет. Мне действительно не хочется знать все законы и речи философов. Они навеяли бы тоску.

      Простота многим кажется глупостью. Человек по их неисчислимым мнениям не достоин судьбы своей, не изучая, не познавая и не вкладывая. Я был таковым, но увидел здесь лишь заблуждения, ведущие к не менее лживым страданиям.

      Сверхчеловек не являлся моим идолом. За многими школьными уроками литературы, затем за лекциями в университете о трудах Ницше и Эйлера я считал, что стремлюсь к какому-либо образованию. Знание теорем и их доказательств, однако, никогда не спасёт вам жизнь.

      Я также достаточно читал: читал в надеждах, что сумею прожить несколько судеб и выбрать из всех для себя одну идеальную. К несчастью, она вышла лишь подобием моих прежних черновиков.

      Я не научился жить. Ни из книг, ни из бесконечно повторяющихся нотаций и драматичных протестов. Казалось, я учу лишь теорию параллельного мира. Когда меня спрашивали: «Дорогой, славный Эспер! Для чего же все наши страдания?», я без доли раздумий уверял их: «Вскоре всё встанет на свои места». С течением времени я осознал, что ничего из моих прежних наставлений не являлось правдой. По крайней мере, в обыденных реалиях подобное не работает безукоризненно.

      Ложь одолевала меня. Оказалось, я и не был человеком, приближённым к мудрости, но только в моменты мне чудилось, что всё это имеет толк. Я бессовестно обманывал людей. Хотя и должен ли я спасать абсолютно всех?

      Иллюзии разрушали мой ранее трезвый мир. Правда обернулась лицемерием, а долгие годы попыток для значимости впредь виделись бессмысленной тратой времени.

      Я был столь глуп и оттого сбегал с ума. Какой же из меня герой, если я не умею спасать даже самого себя? Люди благодарили меня, говорили, что я здорово им помог. Это ложь, но пока они этого не знают. Разве кто из них поможет теперь мне?

      «Познать мир невозможно!», – говорил я день ото дня, – «Вы все убиваете себя в поиске ответов, но после раскаетесь в том, что их отсутствие убило вас больше всего прочего!».

      Злость на гуманитарность мира парализовала меня. Он действительно не подчинялся никаким законам. Всё это не под силу осознать, принять обычному человеку, а потому и существование наше заранее обречено.

      Здесь я вспомнил слова отца: «Жизнь подвластна лишь одному твоему желанию». Тогда началось возрождение.

      Я долгие годы плутал в вопросе судьбы и выбора. Предрешено ли бытие? Является ли оно чистым холстом творца? Имеют ли значение мои решения или