Свободный заключённый. Александр Киреев

никак не беспокоили меня. Они просто пролетали мимо и бессильно падали, ударяясь о прочные стены нашей камеры. Он одновременно был трогателен и противен мне из-за того, что ещё мог чувствовать и страдать, а я уже пообещал себе этого не делать. Вскоре мне захотелось схватить его за горло, чтобы не слушать воплей и слёз, и сильно сжав, вбивать каждую из тех мыслей, что я принял этой ночью, в его голову.

      Оставь всё прошлое там, на свободе. Будь так же твёрд, как прутья решёток, что стоят на этих окнах. У тебя никого нет, кроме тебя самого. Борись до конца или умри, зная, что не сдался. Ты никому не нужен, и никто тебе не поможет. Теперь твоя жизнь только в твоих руках.

      Мои челюсти сжались до предела и от напряжения на них выступили желваки.

      Медленно и глубоко вздохнув, я повернулся к нему и уставился в его глаза. Я еле сдерживался. Что-то произошло в этот момент. Он перестал плакать и замолчал. Может быть, он всё понял по моему взгляду, а может быть, просто выплакал всё, что хотел. Но одно я знаю точно: он принял ситуацию, в которой оказался, и себя в ней.

      Глава 6. Сестра

      Прошла почти неделя с моего ареста. Я понемногу начинал привыкать к условиям содержания, питанию, режиму дня и правилам.

      Завтрак начинался в 7 утра, состоял из яблока или банана, сухих хлопьев и баночки молока. Его просовывали сквозь небольшое окошко в двери. После я садился и записывал мысли, которые приходили ночью. Эта привычка здорово мне пригодилась в дальнейшей жизни. Иногда я так получал ответы, приходил к важным осознаниям и находил решения. Затем пару часов я тренировался, изобретая упражнения в условиях камеры. Набивал костяшки кулаков о стены, отжимался с отягощением, подтягивался, держась за верхнюю шконку. Проводил бой с тенью, отрабатывая базовые комбинации, тысячи раз наработанные в тренировочном зале.

      Затем был обед: разваренные макароны, пара кусков американского ватного хлеба и соевая котлета. После него я дремал, обдумывая план дальнейших действий. Вечером мы часто общались с соседом. Он рассказывал мне про свою семью в Иране, как сильно он любит свою жену, четверых детей и всех своих родственников, имена которых я даже не пытался запомнить. Его взяли на торговле левыми документами, он согласился помогать следствию, сдал всех подельников и верил, что его скоро выпустят. Когда он спрашивал меня о моих делах, я отмалчивался, подозревая в нём наседку, собиравшую сведения.

      Затем наступало время ужина. Кашеобразный рис, непонятно из чего сделанная зелёная баланда с противным запахом водорослей и хлеб.

      В ту первую неделю я сильно похудел, видимо, из-за стресса, поэтому старался не пропускать приёмы пищи. Съедал всё без остатка, неважно, что давали, слипшиеся макароны, сырой хлеб или пахнущие плесенью жидкие соевые котлеты. Но как бы я ни старался, чувство голода не покидало меня даже после еды. Голод был моим вечным спутником, и часто все мысли были только о еде. Я вспоминал мамины пирожки разной формы, жареные