Ничего не обещаю. Ян Каземирович Галор

е. Единственный работающий уличный фонарь врезался в ночь тусклым пятном посередине небольшой аллеи, ведущей от здания к троллейбусной остановке с обшарпанным грязным навесом и голыми бетонными основаниями скамеек.

      Филин облетел строение кругом и, подняв целую тучу пыли и мусора, сел на растрескавшуюся плиту, опасно нависшую над центральным входом. Переставляя когтистые лапы, он переместился подальше от стены и заглянул в зарешеченное окно, ярко освещенное изнутри. За небольшим ограждением сидел пожилой человек в поношенной униформе с полустертыми надписями «Охрана» и, смешно шевеля губами, помешивал чайной ложкой в большой кружке, от которой подымались клубы пара. Время от времени он бросал взгляд поверх очков на маленький цветной пучеглазый телевизор, установленный на холодильник, к которому магнитиками были прикреплены страницы из мужских журналов со знойными красотками в откровенном бикини. Шла поздняя передача про диких животных Африки.

      Понаблюдав немного за ночным сторожем, единственным живым человеком в огромном здании, большая птица вновь поднялась в воздух и направилась в сторону города, манящего неоном рекламных вывесок и ярким светом уличного освещения. След, безусловно, был, но добыча отсутствовала, и, что было странным, он никуда и ни к кому не вел. Другое здание располагалось в центре города, и налитые нервно дрожащим синим цветом буквы на фасаде предупреждали, что это «Библиотека им. М.В. Ломоносова», чей памятник стоял на небольшой площади прямо перед ним. Филин облюбовал для себя одно из широких плеч великого русского ученого и уже с него принялся внимательно изучать окна напротив.

      Свет пробивался через плотные портьеры на втором этаже, в крыле, где располагался читальный зал. Служащая, в старом, полинявшем от бесчисленных стирок синем халате энергичными размашистыми движениями мыла полы. Время от времени она неуклюже наклонялась вперед, с силой опираясь одной рукой на деревянную швабру, чтобы подобрать крупный мусор, который складывала в неопрятно растянутый от такого использования боковой карман. Птица внимательно изучила одутловатое, морщинистое лицо, немного задержавшись на огромной, свисающей грязной каплей родинке на покрытой нездоровыми пятнами щеке, и, расправив крылья, полетела к последней цели. В библиотеке след был давний, исчезающе слабый и бесполезный для ночного охотника.

      Пришлось пересечь почти весь город, чтобы добраться до тихого спального района, утопающего в глубокой тени старых деревьев под покровом поздней ночи. Чтобы осмотреться и немного передохнуть, филин устроился на вершине одинокой трубы котельной. Темный, мрачный, уходящий в глубину колодец был пристанищем тишины, жаркая огненная преисподняя затаилась на время, до наступления зимних холодов. Тщательно изученные следы ни на шаг не приблизили его к цели. Пришло время еще раз всё хорошо обдумать, поэтому филин медленно погрузился в глубины своей памяти в поисках ответа на сложный вопрос.

      ––

      – Никита! Никита, ах ты мой сорванец, вот куда ты запропастился, – мать, улыбаясь, заглянула в укромный закуток под старой скрипучей лестницей, яркий луч света падал на ее лицо, прорвавшись сквозь мутные стекла небольшого оконца, и казалось, сам ангел явился к нему с неба и ласково прикоснулся теплой рукой к его непослушным кудрям.

      – Ты зачем разбросал книги в библиотеке? Вот возвернется батюшка, ужо он тебе задаст, – журила она его, отряхивая перепачканную пылью и паутиной одежду.

      – Не возвернется, не возвернется! Ты это и сама знаешь! – топнув ножкой и давясь слезами, выкрикнул шестилетний мальчик.

      – Бог с тобой, что ты говоришь? – отпрянула от него изменившаяся в лице мать, торопливо осеняя себя крестным знамением.

      – Я всё видел! Я знаю! Знаю! – содрогаясь в истерике, кричал Никита.

      – Что, что ты видел? Что тебя напугало, мой маленький? – мать крепко прижала его к груди, пытаясь успокоить. И в ее объятиях он затих, замер, вмиг обретя покой и уверенность.

      – Я видел батюшку. Он умер, – горячая материнская слеза упала ему на щеку, и они еще долго, обняв друг друга, сидели под искривившимися половицами старой лестницы, отдавшись единому и безграничному горю.

      ––

      Картины памяти сменялись одна за другой. На небольшой, вытоптанной лошадьми и людьми поляне напротив друг друга замерли два человека. Ослепительно белые сорочки и пистолеты в руках драматично выделяют их на фоне группы секундантов, расположившихся в тени деревьев. Один – крепкий, коренастый, немолодой, с уже заметной сединой и безупречной военной выправкой, не торопясь прицеливается в другого – молодого, стоящего в небрежной позе с опущенными к земле руками.

      – Боже, он спятил! Что он делает? Казанцев его убьет!

      – Корнет Громов до этого участвовал в дуэлях?

      – Господа, господа! Прошу сохранять тишину и спокойствие! Мы уже ничего не можем изменить.

      – Надо остановить дуэль! Капитан Казанцев – известный мясник, а против него вышел младенец. Господа?

      Казанцев во второй раз опустил руку и обратился к своему противнику:

      – Не паясничайте, корнет! Встаньте как положено,