Валёр. Иван Июль

это? Матерь Божья? Или святая? – с удивлением постояв перед картиной, спросил он хриплым голосом Макария.

      – Это мама моя! Для меня – она святая! Она всегда была такой! Видите же, ясная, какая! Как утренняя заря над тихим расцветным садом!

      – Да, уж, это точно, вижу! Святей, всех святых! Вы ещё и поэт? Многое о вас говорили, но не верилось. Теперь вижу, что это похоже на правду! – он провёл рукой по лицу, будто прогоняя с него что-то, и вгляделся в картину.

      Мир картины был словно живой. Он светился в цветущей вишне женским лицом и телом, точно паря в невесомости. Небо, подсвечивая своей лазурной чистотой, возвеличивало это творение. Создала его рука, несомненно, талантливого мастера, высокого и необыкновенного чуткого в искусстве.

      – Да! Вы, молодой человек, краски в жизнь возносите достоверно и необычно, не как другие. Рисовать вы умеете: этого не отнять! Не Микеланджело, но впечатляюще, и очень! Но, всё же, проживать вам в этом сарае нельзя, по законам страны и человеческим тоже. Для этого мы и прибыли к вам в Затворку. Тем более, что здесь вы находитесь без всякого разрешения на проживание. А это, государственная собственность, так, что на сборы вам мы даём полчаса. Надеюсь, хватит? Имущество ваше здесь всё? – спросил он вдруг жёстко, внимательно окинув взглядом сбруйную комнату.

      Потом прошёлся перед картинами и, повернувшись к Макарию, негромко сказал:

      – Что здесь изображено, мы всё увезём для народа, в хорошее место. Надеюсь, что вы не против народа? Проверим на достоверность и найдём достойное применение, – и твёрдо добавил:

      – Давно вас всех надо отсюда переселить в лучшее жильё, с инфраструктурой. Так, что для вас, молодой человек, открываются большие перспективы. Да ещё с таким художественным талантом, многое вам достичь можно и нужно, безоговорочно!

      Макарий словно онемел от неожиданности и не смог вымолвить ни слова, будто, кто-то накинул замок на его голос и разум.

      – Вот, представители администрации вам всё объяснят и подскажут, если, что-то будет непонятное, – добавил этот человек, указав на мужчину и женщину. И уходя, спросил:

      – А всё это творчество, что здесь я вижу, действительно ваше? Это всё вы так вывели красками и создали такой вот мир? – и, не дождавшись ответа, махнув рукой, покинул конюшню.

      Повисла неприятная тишина в этой необычной комнате, и лишь безучастный сверчок безразлично веселился в углу.

      – Это кто же так со мной расправляется? И за что? Кто это так произвольно решает мою судьбу? – наконец вырвалось у Макария.

      Женщина, стоящая рядом с мужчиной, тяжело ответила:

      – Так кто ж их знает! Будто бы из района: так они нам все представились. Этот, главный, но он не один здесь: их, этих, ещё хватит на вас всех, – и вздохнула, утерев платком глаза.

      – И куда мне теперь деваться? Что, с ними ехать, этими чуждыми? Или как?

      Мужчина, стоявший у двери, мрачно ответил:

      – Ты бы парень, не торопился к ним, ненадёжные это люди. Каким-то нечестным привкусом от них тянет. Похоже, что это, какие-то