Эпизоды и происшествия (в XIX, XX, XXI веках). Софья Тюрина-Митрохина

вернуться к нам живым. Однажды в такие минуты сомнений она приняла решение: если отец погибнет, то она отдаст нас в детский дом, а сама уйдет санитаркой на фронт.

      К счастью, отец пока возвращался к нам из каждой своей поездки в сражающийся Сталинград, хотя иногда был там, в Сталинграде, по три месяца. А мама в Саратове окончила курсы медсестер и теперь дежурила на вокзале: из Сталинграда постоянно шли поезда с ранеными. Здесь же, на саратовском вокзале, их перевязывали и везли дальше. Но тех, кто был не в силах вынести дальнюю дорогу, оставляли в госпиталях Саратова. Город постоянно бомбили, и мама сначала убегала с нами в бомбоубежище, а потом перестала, решив, что бомбы попадают одинаково часто как в дома, так и в бомбоубежища. Она, как и все жильцы нашего дома (кроме стариков и инвалидов), дежурила на крыше нашего дома, гасила фугаски, если они попадали сюда во время фашистских бомбежек. А когда получала особую повестку, шла рыть окопы. Вот так… Все поставленные когда-то мамой нашему отцу условия семейной жизни канули в Лету.

      Отец

      Мама тайно от всех нас отдает незнакомой девочке свои хлебные карточки

      Теперь даже дети понимали, что главное – это когда в доме есть хлеб. Хлеб бесценен. Но бывало, что хлеб и отдавали. В самом начале войны в Саратове какая-то девочка потеряла продуктовые карточки на весь месяц, на всю семью. Стояла в магазине и рыдала (воры вытащили, наверное). И мама отдала ей свою продуктовую хлебную карточку на месяц. Старалась потом не есть хлеб, чтобы наши порции не уменьшались. Никому не сказала, что отдала свои хлебные карточки, никому, даже отцу. Нас она не хотела ущемлять в еде, кое-как прожила этот месяц, исхудала невероятно стала весить тридцать восемь килограмм.

      О, еда! Как же нам ее тогда не хватало…

      Еды не хватало всегда: и днем и ночью. Хотя у нас были карточки на хлеб и на кое-что другое, но порции полагались такие маленькие, что чувство голода мучало нас постоянно. И вот однажды, еще в Саратове (мне было шесть лет) я обнаружила, что на полке шкафа, закамуфлированная бельем, лежит четверть батона хлеба, припрятанная, видно, к ужину. Я отщипнула крошку, незаметно, положила в рот, и держала за щекой, уговаривая себя не съесть ее, пока не дойду вон до того угла… Но до угла я не выдержала. Прекрасная крошка все же досрочно растаяла у меня во рту…

      Иногда я, Женя и другие дети ходили по улице и искали выбивавшиеся из-под асфальта кустики с бледно-зелеными недозревшими семенами. Мы их называли «каравайчиками» и ели, утоляя голод.

      Маме удалось нас с Женей устроить в детский сад, там кормили, но чувство голода все равно не исчезало. Укладывая нас спать, мама читала нам сказки «Тысячи и одной ночи», а Женя все время просила хлеба. Мама ей отвечала: «Но я же дала тебе твою последнюю порцию еще на ужине». А Женя говорила: «Ну, зачем ты тогда мне это отдала? Лучше бы сейчас…» Лена была постарше нас, она училась в пятом классе, а в школе тогда детей не кормили. Но маме удалось ее устроить на обеды в какую-то столовую (это благодаря хлопотам одной латышки,