Манило. Юрий Трупак Савельев

вил чепушило.

      – Оно заметно, – резонно отметил я.

      Чепушило носил белую рубашку, застегнув её на все пуговицы, чёрную вязаную жилетку, мешковатые серые брюки и чёрные ботинки, начищенные до блеска. Если увидишь на улице взрослого мужика, одетого как первоклассник на линейке, знай, это либо недавно откинувшийся забайкальский комсомолец, либо даун. Чепушило относился к первой категории бедолаг.

      – Меня Митей зовут, а тебя? – спросил чепушило, но руку пожать не подал.

      – Юра, – сказал я.

      – Какое у тебя погоняло?

      – Борода.

      – Дак ты же бритый, почему тогда Борода? – огорошено воскликнул чепушило.

      – Дурак, – резюмировал я. – Погоняло должно быть таким, чтобы мусора не поняли, чьё оно. Вот тебе какую погремушку дали?

      – Шмыга… – печально пробурчал чепушило.

      – Что, голым по бараку бегал?

      – Нет, золотое кольцо – подарок матери – в курке на зону пронёс.

      – И где же оно? – поинтересовался я, поглядев на пальцы чепушилы, лишённые украшений.

      – Фёдор с корешами отжал, – пояснил чепушило и заткнулся.

      За окном автобуса по небу проносились серые тучи с пухлыми чёрными боками, подгоняемые неистовым ветром.

      – За что сидел? – нарушил молчание чепушило.

      – За сладкую пизду.

      – Эээ, дядя, где же ты нашёл сладкую пизду, когда они все солёные? – поразился чепушило.

      – Откуда знаешь, что солёные, пробовал?

      – Рассказывали… Не успел попробовать, закрыли в 16 лет за двух гусей и снеговика.

      – Чем барыжил?

      – Твёрдым и порохом, – ответил чепушило. – Как 18 лет стукнуло, заехал на пятёрку. Освободился вот в 22 по УДО, два года оставалось.

      Я снова мотнул гривой и перевёл взгляд на сидящую справа от нас мадемуазель. Всякий раз, когда ПАЗик подпрыгивал на колдобине, её сиськи, наполовину обнажённые из-за глубокого декольте, колыхались, как желе, вверх-вниз. Рядом с мадемуазелью ехал её хахаль – бородатый бычара в солнцезащитных очках.

      – Смотри, – сказал чепушило и показал толстую – сантиметров восемь – пачку сложенных пятитысячных купюр, – заработал. Как-то раз ещё в тюрьме нагнулся за упавшим мылом, а потом как по маслу пошло, – многозначительно произнёс он.

      Соска разовая, зато при финансах. Я вспомнил про несчастные 2300 рублей, лежавшие в кармане, которых хватит на дорогу и пару обедов, и вновь посмотрел на подрагивающие справа титьки.

      2.

      Через час мы вышли на автовокзале в Волхове. Было около семи вечера, но на улице уже стемнело.

      – Пойдём в ресторан! – радостно вскричал чепушило и двинул к припаркованным неподалёку такси.

      Я схватил его за шиворот и произнёс:

      – Ты наши рожи видел? Идём в кабак! – рыкнул я и толкнул чепушилу в сторону небольшого одноэтажного здания со светящейся над дверью вывеской «Алко 24/7».

      В рюмочной царили полумрак и тишина, два парня сидели за столиком в дальнем от входа углу и угрюмо смотрели на полупустую бутылку. Мы подошли к прилавку, за которым стояла короткостриженая коренастая мадам с квадратным подбородком.

      – Можно джина? – обратился я к ней.

      – Джина нет, есть водка, – невозмутимо отрезала она.

      – А пожрать что можно?

      – Пиво.

      – Тогда нам литр пива, чекушку водки и два стакана, – потребовал я, опасаясь, как бы не унесло с непривычки.

      – 270 рублей, – сказала продавщица.

      Чепушило протянул ей пятитысячную банкноту, на что она сердито рявкнула, разводя культяпками:

      – Нет сдачи!

      Пришлось платить мне. Я вынул из кармана 300 рублей, передал мадам, потом забрал сдачу и бутылки, а чепушило взял стаканы. Мы устроились за круглым столиком у стены, и я налил по 50 грамм. Выпили, не чокаясь, как за упокой.

      Отворилась дверь, и в кабак прокрался горбатый мужичок небольшого роста. Опасливо озираясь по сторонам, будто недавно побитая собака, он подрулил к нам, достал из-за пазухи гранённый стакан и попросил:

      – Здорова, мужики, налейте, сколько не жалко.

      – И ты не болей, – ответил я, – налить-то мы нальём, а ты нам шлюх найдёшь?

      – Шлюх-то? Шлюх-то найду. Нынче этого добра у нас как грязи по весне – хоть жопой ешь.

      Я плеснул ему стопарик водки, он бахнул залпом и поставил тару на стол, ожидая добавки.

      – Приведёшь шлюх, и ещё налью, – пообещал я.

      – Сколько нужно-то? – спросил мужичок, внезапно погрустнев.

      – Двух.

      Он покивал и вышел наружу. Где-то через полчаса, когда мы с чепушилой допили пиво и почти прикончили водяру, в рюмочную завалились две шалавы. Они окинули заведение затуманенным взором и, заметив нас, приковыляли к нашему столику и уселись напротив на высокие табуретки.

      – Привет,