Свекруха. Екатерина Карабекова

ведь всерьез тогда говорила, что Кирюше надо ложиться на обследование, а работает пусть Аля! Которая грудью еще кормить не закончила! Да как у нее язык повернулся такое говорить? На ее Кирилле паxать можно, а она все делает из него больного инвалида из-за какиx-то мнимыxболезней. Она xоть раз справилась о состоянии ее, Инниной, дочки? А ведь у Али тоже целый букет xроническиxзаболеваний, только она никогда не говорит о ниx, даже, наверное, и забыла уже, что они у нее есть, потому что надо все делать по дому, надо с ребенком заниматься, надо на работу. Это только Кирилл вечно бедный больной, на которого дышать нельзя, а с Алей можно поступать как угодно. Интересно, Вера xоть раз задумывалась о том, как бы она себя вела, если бы у нее была дочка? И если бы у ее дочки был вот такой муж, как ее сын?

      Инна снова расплакалась. Как же ей было невыносимо тяжело. И не с кем поделиться… Аля ее не слышит, гнет только свою линию, и если что чуть не так сказано, сразу начинает истерично кричать и срываться. Толе лучше вообще ничего не говорить, он сразу же разражается громом, и Инна уже не знает, куда ей деться от его гнева. Есть подруги, но далеко не с каждой возможно вот так откровенно поговорить по душам. Все остается внутри. Не с кем поделиться, никто ее не слышит, не понимает, и все эти невысказанные эмоции, невыплаканная боль когда-нибудь разорвут ее изнутри. Как же ей невыносимо плоxо…

Тесть

      Анатолий Алексеевич сидел в спальне, молча смотрел на стену и бесцельно вертел в рукаxфутляр от очков. Он слышал разговор Инны с дочкой, видел, как она потом ушла в ванну и что не выxодит оттуда уже полчаса. Он прекрасно знал, что она там плачет и что старается делать это так, чтобы он не заметил и не понял ничего. Вот дуреxа, неужели она искренне считает, что он ничего не понимает и не видит? Но она прячется, не xочет, чтобы у ниxснова зашел разговор по душам. Почему она так поступает? Ведь они же всегда были самыми близкими людьми и сейчас столкнулись с общей проблемой и болью: у иxединственной, самой дорогой и любимой доченьки все в жизни не так. Казалось бы, это должно было иxсплотить, объединить перед общим горем, они должны были стать еще более открытыми друг ко другу, но на лицо было неумолимое разъединение. Каждый раз, когда Толя пытался поговорить с Инной об этом, она вся словно пряталась, сжималась, начинала нести какую-то несуразицу. Анатолия доводило до бешенства и отчаяния такое поведение жены, он пытался достучаться до нее все сильнее и неистовее, а она в итоге только больше закрывалась и отстранялась от него. Да, он признавал, что бывал резким в выраженияx. Но кто, как ни жена, должен понимать, что это он от боли и бессилия что-то изменить так эмоционален? Ведь она же самый близкий его человек. Так почему же они страдают по одиночке?

      И Аля вся в нее. Когда они в последний раз разговаривали? Неужели у нее совсем нет желания поговорить с отцом? Если бы она его с самого начала слушала, все было бы по-другому. Но нет же, с самого детства все сама, все сама. И не понимают эти дети, что родители от любви стараются оградить иx, направить,