Огонь каждому свой. Алексей Васильевич Салтыков

misericordiam tuam. Были предутренние сумерки, и случайно заглянувшему сюда прохожему показалось бы, что ангельские голоса пробираются в саму его душу. И это пронзительное ДО третьей октавы на 3:52 A Sei Voci, Bernard Fabre-Garrus проникает в самые её глубины. И он кричит: послушайте, послушайте! И хочет насладиться этим ещё, и ещё раз…

      Папа Григорий сидел в своём кресле за столом. На нём была пурпурная мантия и красные сапожки. Кабинет из красного дерева выполнен был в строгом декоре католицизма. На столе перед ним лежало открытое Евангелие. Когда вошёл его сын, он дочитывал строки 18 Псалма Давида: «…Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь. День дню передает речь, и ночь ночи открывает знание. Нет языка, и нет наречия, где не слышался бы голос их. По всей земле проходит звук их, и до пределов вселенной слова их. Он поставил в них жилище Солнцу, и оно выходит, как жених из брачного чертога своего, радуется, как исполин, пробежать поприще. От края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от теплоты его…» (Псалтирь 18:2-7)

      Джакомо был единственным и внебрачным сыном Папы Григоря Тринадцатого. Отец его приложил немало усилий, чтобы тот, будучи бастардом, получил достойное положение в светских патрицианских кругах. Родился он, как и Бруно, в 1548 году. Уже не молодой священник, его отец, тогда ему было сорок пять лет, Уго Бонкомпаньи вступил в связь с молодой красавицей Маддаленой Фальчини. Но с тех пор Джакомо так и остался незаконнорожденным. Над этим не властна была даже папская власть.

      Ожидая вошедшего, Григорий Тринадцатый сразу же начал неспешный разговор:

      – Приветствую тебя, сын мой.

      Джакомо поклонился в ответ, сложив ладони.

      – Сейчас я буду говорить с тобой не как Римский Папа Григорий тринадцатый, но как отец. Пока я жив, завершить дела земные призывает меня именно это звание. Несмотря на то, что я возглавляю престол Святого Петра, и считаюсь непогрешимым… Твоя мать… Это была наша молодость… Маддалена Фульчини…

      – Не надо об этом, Падре. Если припомнить всех незаконнорожденных детей кардиналов и пап, не хватит пальцев на руках.

      – Все мы под Богом ходим. Послушай меня, сын мой. Тебе пора жениться. Я уже всё решил. Я искуплю свой грех перед тобой и Богом, дав тебе знатность и богатство, но сберегу и от дурного. Ведь того и гляди, положение твоё будет вводить тебя в искус.

      – Кто она?

      – Её зовут Костанца. Ей двадцать пять лет. Она весьма знатного происхождения из семейства Сфорци. Из этого дома происходили замечательные дочери! Одна Катерина Сфорци, Тигрица Романьи чего стоит!

      – Да, я читал у Макиавелли, кажется, про неё. Он утверждал, что, когда враги пригрозили убить её детей, она задрала юбки, и, показав свой детородный орган, объявила: «у меня есть штамп, чтобы наделать новых!»

      – Ах-ха-ха! Давно ты меня не смешил, сын мой.

      – Ваш сан, Падре, не располагает к этому.

      – Так вот. Костанца Сфорца – это не только приличное приданое. Это и удачная родственная связь с домами Сфорца и Фарнезе. Отец её неважно себя чувствует. Он тяжело болен. Вот почему я настаиваю на скорейшем