Ничто. Бризин Корпс

уже представлялось в виде обстановки для скорых невероятных событий. Кто может знать, что ожидает двух маленьких детей за закрытой дверью, из-за которой донеслись в какой-то миг (было бессмысленной затеей даже стараться переубедить их в этом убеждении) странные шорохи? Кто может знать, что произойдет с ними, стоит только повернуть ручку и приложить немного усилий для толчка двери? Кто может знать?

      Никто.

      И именно это вселяло в Марию крохотную надежду на чудо. На странную фантазию о сверхъестественном, нереальном. Ей до дрожи во всем хрупком теле хотелось очутиться в центре развития какой-то новой сказки, стать новой Красной Шапочкой, попасть в какую-то книгу. Этой маленькой девочке так хотелось, чтобы глядя на нее, люди перешептывались и говорили, что это – она, та самая Маша, та, та, та!..

      – Ты идешь? – донесся приглушенный голос Лизы от двери. Пока Маша витала в облаках, мечтая о тех днях, когда она станет известной всем и каждому, когда ее имя возвеличится, приобретет другое звучание, будет произносится с гордостью, Лиза пребывала в реальности, крепко стоя ногами на полу, понимая со всей отчетливостью и ясностью, что никаких чудес и никаких экстрасенсорных проделок не может существовать в этом полном обыденности, заключенном в определенные грани мире. Она прекрасно знала, что за дверью – не портал в неизвестность, а просто-напросто коридор. Дальше – комнаты. И все. И никто не издавал никаких звуков. И ничто не тревожило ночную идиллию. Все спали. Никаких иллюзий, никаких несуразностей – одна рациональность, одна конкретность, обоснованность и понятность.

      Да, Лиза все понимает, но сейчас она встала с кровати и взялась за ручку двери не просто так, верно? Не ради променада туда-обратно – это ясно. Но тогда ради чего?

      Наверное, она в тайне надеялась, как и ее сестра, на существование чего-то невозможного. Она заранее знала, что ничего из этого не выйдет, но глубоко в подсознании все-таки хранила мечту на разрушение всех своих предположений и предчувствий.

      Маша быстро встала и подошла к Лизе. Сердце в груди билось неистово, так быстро, словно готово было вырваться и пронзить стрелой рассеянную за окном ночь. Тишина была нестерпимой: казалось, что сам воздух состоит из невидимых, длинных нитей, похожих на лапшу, что тянутся с неба до земли, обволакивая собою пространство человеческих судеб. И эти нити были натянуты до предела, так, что сердце, бившееся под ребрами, отбивало по ним неровную дробь, превращающуюся в удивительную мелодию, сравнение с которой невозможно по своей сути.

      Ручка, скрепя, повернулась, обнажая жадным детским глазам сереющие контуры предметов в коридоре: комод, дверной проем в родительскую комнату, угол…

      Трудно было разглядеть что-то точнее, тем более заметить маленькие игрушечные фигурки за стеклом комода, рисунок обоев – все те детали, которым в любой другой раз не придашь ровным счетом никакого