Повнимательнее, Картер Джонс!. Гэри Шмидт

сказал Дворецкий. – Теперь очередь мисс Энн.

      Энни не заулыбалась улыбкой зазнайки, но тоже слегка поникла, когда мы подъехали к «Музыкальному магазину Мэделайн» и Дворецкий купил ей метроном.

      – Метроном – какая от него радость? – сказала она.

      – Радость, а заодно польза – для всех нас, – сказал Дворецкий. – Ценно помнить, что ритм, если его прилежно придерживаться, – тут он оглянулся на меня, а я покачал головой, – важен во всех областях жизни, но прежде всего в музыке.

      – Спасибо, – сказала Энни, но без особого восторга.

      – А теперь молодой господин Джонс, – сказал Дворецкий.

      Если честно, когда мы подъехали к «Мэрисвиллскому миру спорттоваров», мои перспективы выглядели намного заманчивее, чем какие-то там книжки Э. Несбит и метрономы.

      Сами понимаете, «Мир спорттоваров»… Звучит выразительно, и подтекст глубокий.

      Дворецкий велел нам подождать в машине, пока он наводит справки о товаре, заказанном по каталогу. И мы подождали, и я сказал Энни, что «заказанный по каталогу» тоже звучит выразительно и подтекст глубокий.

      По-моему, Энни сделала над собой большое усилие, чтобы меня не возненавидеть.

      Но когда Дворецкий вернулся, в руках у него было что-то длинное, с одной стороны плоское, с другой выпуклое, и никто из нас не смог догадаться, что это такое.

      – Почти все жители нашей планеты, – сказал Дворецкий, – за огорчительным исключением граждан ряда не самых цивилизованных стран, мигом узнали бы в этом предмете биту.

      – Это не бита, – сказал я.

      – Что и требовалось доказать. Молодой господин Джонс, именно эта вещь называется «бита» во всех частях света, где ценят изящество, где чтят коллективную память, где преобладают воспитанные люди.

      – А мы разве невоспитанные? – сказал я.

      – Молодой господин Джонс, вчера вечером вы окунули в кока-колу свой шоколадный донат в шоколадной глазури.

      – Шоколадные донаты в шоколадной глазури только так и едят, – сказал я. – По всей видимости.

      – И, если бы я не вмешался, соломинка, торчавшая из вашего стакана с шоколадной кока-колой, вонзилась бы в вашу левую ноздрю.

      Это да – так все и было.

      Он протянул мне биту.

      – Вы взяли ее не за тот конец, молодой господин Джонс.

      Я взял ее за другой конец.

      – А веревку надо снять?

      – Во-первых, это шнур. Во-вторых, нет, не надо.

      Я осмотрел биту.

      – А в бейсбол ей играть можно?

      – Только если вы дикарь.

      – А в какую же игру можно?

      Дворецкий прижмурил глаза. На его губах появилась улыбка. И он сказал, словно погрузившись в транс:

      – В самую красивую и благородную из всех игр, которые изобрело или когда-либо изобретет человечество.

      Я снова осмотрел биту.

      – Стопудово.

      – Как вы должны помнить, молодой господин Джонс, насмешка – низшая форма остроумия. Но насмешки над крикетом равносильны святотатству, и в моем присутствии их не будет.

      По его голосу я понял: