Дама из Долины. Кетиль Бьёрнстад

она ставила для меня. Хочется отвести ее в Анину комнату.

      Но я не смею сказать ей об этом. Не сейчас. Вместо этого мы сидим неподвижно и смотрим в окно, не произнося ни слова.

      Сестра возвращается в гостиную, пройдясь по всем этажам. К моему облегчению, говорит, что ничего не нашла.

      – Какой дом! – Она закатывает глаза.

      – Значит, все в порядке?

      – Простите. Я была обязана все осмотреть. Представьте себе, как иногда выглядят некоторые дома.

      – Здесь всегда был порядок.

      Она кивает и отходит к двери.

      – Я ухожу, – говорит она.

      Ночью я сижу без сна. Слушаю старые пластинки, но только те, что слушала Марианне. Открываю большие окна и прислушиваюсь к июньскому дождю, который начался, как только солнце зашло за высокие ели. Трогаю языком рану во рту. Блесна, как абсурдный сувенир, лежит на столике от Сааринен. Я слушаю Ника Дрейка и думаю, что я с этим справился. Что я все-таки умер. Что отныне идет уже другая жизнь.

      Я сижу в кресле «Барселона». Смотрю на капли, падающие на траву за окнами. И мне не страшно.

      Марианне садится рядом со мной. Она по-прежнему молчит. Но мне все равно приятно, что она здесь.

      Таблетки валиума лежат в рояле. Спрятанные в самой глубине, надежно закрытые крышкой.

      Я подхожу к роялю и прикасаюсь к ним.

      Утром мне звонит мать Марианне. Ида Марие Лильерут. Знаменитый врач-психиатр. Она сразу переходит к делу и спрашивает у меня, действительно ли я хочу по-прежнему жить в доме Скууга. Хотя она и имеет отношение к больнице Уллевол, я понимаю, что она не знает, что со мной было. Знает только, что я несколько дней отсутствовал. За это время она взяла на себя смелость и посетила дом Скууга, чтобы забрать некоторые фотографии и документы, необходимые для похорон и ее надгробного слова. Я отвечаю, что хочу прожить в доме Скууга как можно дольше.

      – Ты уверен, что это умно с твоей стороны, мальчик мой? – спрашивает она меня холодным голосом, хорошо известным по радио– и телевизионным передачам.

      Я напоминаю ей, что являюсь мужем Марианне. Хотя наш брак длился всего пару месяцев. Она умолкает.

      – Моя квартира на Майорстюен сейчас сдана, – говорю я, чтобы снять напряжение. – Мне больше негде жить. Но, конечно, я могу съехать, если вы на этом настаиваете. Вы собираетесь продать дом?

      – Я не в состоянии сейчас думать об этом, – говорит она, ловко избегая ловушки, которую я ей поставил. – Независимо от моего желания, продать дом, в котором случилось столько трагедий, будет не так легко. Мы же не сможем скрыть, что в нем два человека покончили жизнь самоубийством. Так что пока живи спокойно.

      – Большое спасибо. Но учтите, я здесь уже не просто жилец. Мы с Марианне в апреле поженились.

      От изумления она теряет дар речи.

      – Ни о чем не беспокойся, мальчик мой, – говорит она наконец. – Мы обо всем договоримся.

      Потом спрашивает, не хочу ли я сказать несколько слов о Марианне в крематории или после кремации, на поминках.

      Я долго думаю. Кто я для