Евгений Петропавловский
Список книг автора Евгений ПетропавловскийГроб из Екатеринодара
Цикл рассказов о полковнике российских спецслужб, которого опоили вудуистским зельем и вывезли на Гаити, дабы превратить в покорного чужой воле киллера. Однако он вырвался на свободу и отправился по миру, сея вокруг ужас и трепет…
Невесты общего пользования
У них не было любви с первого взгляда. Но это нельзя в полной мере назвать и любовью по принуждению. Умение управлять своими страстями даётся не каждому, и тогда весь мир летит кувырком… Книга содержит нецензурную брань.
Яйца Пегаса, а также пародии и садистские стихи
Сборник адресован узкому кругу читателей, дабы те поржали и обрыдались над собой и другими, а заодно покончили с незавершёнными гештальтами, и всякое такое. Содержит нецензурную брань.
Абхазия. Осенний трип
В Абхазии мы добрались до затерянных в глуши византийских храмов с мироточащими иконами, прикасались к стенам Диоскурии, ушедшей на дно морское, бродили по берегу античного Гюэноса, по улицам города-призрака Очамчиры. Мы шли по следам Есенина, Мандельштама, Бабеля, Паустовского, Симонова, Твардовского, Гулиа, Шинкуба и других великих. Узнали о коренных неграх-абхазах и о немецких горных егерях, вмёрзших в ледник. Купались в Понте Эвксинском и в термальных источниках; и в море вина и чачи…
Порт-Артур, Маньчжурия. Смертные поля…
Эта книга как о событиях русско-японской войны, так и о её восприятии нижними чинами, военачальниками и фронтовыми репортёрами. На ней начали боевой путь Деникин, Колчак, Врангель, Маннергейм, Будённый – многие, чьи имена хранит история. О ней писали не только Толстой, Куприн, Блок, Брюсов, Бальмонт, но и многие японские авторы. Рождались песни и частушки, живописные полотна и карикатуры. Таким образом, читатель получит представление о том, какой след оставила война в культуре обеих стран.
Чингис-хан, божий пёс
Это роман о жизненном пути Чингис-хана, о его сподвижниках и недругах, о жёнах и наложницах, о любви и насилии – масштабная сага о неординарной личности. Яркие картины минувших дней, легендарные события и тёмные злодейства погружают читателя в неуёмный, кровавый и бесповоротный век восходившей над миром великой Монгольской империи. Вымышленных событий и фактов здесь нет, ибо подлинная история куда богаче и увлекательнее любого – самого изощрённого – вымысла.
Шолохов и симулякры
Вымышленных персонажей в этом романе нет. Место действия – Краснодар, Ростов-на-Дону, Москва, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Берлин, Лондон, Париж, Стокгольм, Хельсинки, Токио и т.д., а также станицы Вёшенская и Пашковская. Всё начинается на литературном фестивале, где кубанские писатели пускаются в загул и, встретив Михаила Шолохова, погружаются всё глубже в мутные волны отечественной и зарубежной истории, подковёрных интриг и скрытых от стороннего глаза единоборств литературных классиков и самозванцев, титанов и карликов, героев и предателей. Этот коллективный гештальт не мешает протагонистам переживать разнообразные приключения, в результате которых миру открываются новые строки, вышедшие из-под пера Шолохова… Впрочем, Шолохова ли? Это предстоит решить читателю. Содержит нецензурную брань.
Тормоз, три головы
Даже самое безропотное существо способно восстать против окружающей его неприглядной реальности. Подчас таким способом, что у всех волосы встанут дыбом. Хотя автор не взялся бы утверждать, что люди к этому не готовы.
Кровавые снега Суоми. Повесть о Зимней войне
– …Земля… Это, брат, ба-а-альшая роскошь была, в земле упокоиться. О рядовых и речи нет: не каждый командир даже удостаивался! Так наши хлопцы и застывали в снегах лапландскими статуями… Как дрова, в штабеля складывали их на боевой позиции. А тех, кто по ходу отступления помирал, просто оставляли на дороге. Ведь мороз до пятидесяти градусов доходил, а уж ниже тридцати вообще не опускался. Оттого земля крепче камня делалась. Да, хлебнули мы боевой романтики, гренады этой самой подержали в зубах…
Химеры мультиверсума
Эта книга представляет собой собрание полиморфных синтагм и эпифор, большей частью не привязывающих читателя к локусам сиюминутной реальности и апеллирующих к его чувству трансцендентного.